Планета повелителя зверей

— Один! — бросил Хостин в лицо притворщику, вкладывая в это слово силу древних богов, что пребывала в нем с той ночи в лагере нитра. Бистер был одинок, как и Сторм, но землянин обратил свои переживания в оружие: мучительная боль утраты притупилась, и он без сожаления колол врага. — Один! — повторил повелитель зверей.

На дне расширившихся темных глаз Бистера плескалось отчаяние. Под личиной притворщика страдал и корчился ксик: Сторм выведет его на чистую воду, сорвет маску хладнокровия и откроет всем гнилое нутро.

— Никто не поможет тебе, Бистер. Ни братья, ни боевые товарищи. Один-единственный ксик на Арзоре — да тебя сразу же выследят!

В памяти всплывали обрывки информации о традициях и обычаях захватчиков, точно все время лишь ждали удобного случая.

— Кто прикроет твою спину? Кто прославит твое имя? Собратья даже не узнают, где ты погиб, не отметят твой жизненный цикл на сотнях табличек во Внутренней башне родного города. Бистер умрет незамеченным, будто и не жил вовсе. И сына никогда не нарекут твоим именем, и Четыре права ты не передашь ему по наследству…

Колл Бистер уставился на землянина, чуть приоткрыв рот; на лбу выступила испарина, щеки и подбородок блестели от пота. В глазах потихоньку разгорались искры злобы и отчаяния.

— Бистер просто умрет. И не проснется в День поминовения имен…

— Йа-а-а!

Притворщик ринулся в атаку, но Сторм был настороже: он заметил, как за долю секунды до броска напряглось тело ксика. Благодаря отточенным навыкам и природной ловкости Хостин почти избежал удара: стальное лезвие запуталось в серебряном ожерелье и больно оцарапало грудь. От сильного толчка противники отлетели к краю площадки.

Сторм вцепился в притворщика: здоровенный ксик мог легко высвободиться и столкнуть землянина с обрыва. Оставалось полагаться на приемы рукопашного боя, которым он обучился еще в разведке: удар снизу — и освобожденный повелитель зверей, пошатнувшись, метнулся к скале.

Бистер истошно взвыл. В переполненных ужасом и страданием глазах не осталось ничего человеческого. Сторму удалось спровоцировать инопланетянина: все, во что он верил, на что надеялся, отправляясь в бой, — все это растоптал ненавистный землянин. Оставалось только одно: убить врага, даже ценой собственной жизни.

Бистер находился на грани бешенства: он был сейчас стократ опаснее, однако в то же время и предсказуемее — этим-то и воспользовался Сторм. Он попятился: притворщик кинулся на него, скрюченными пальцами хватая воздух, где только что стоял землянин.

Хостин принял стойку и вдруг резко крутанулся вокруг своей оси. Получилось: Бистер ошибся и шагнул в луч фонаря! Слепящий свет бил обезумевшему противнику прямо в лицо. Сторм ударил, четко и неторопливо, как на тренировке.

Притворщик сдавленно кхекнул, медленно повалился, уткнулся носом в землю и замер. Повелитель зверей отошел и оперся здоровым плечом о скалистую стену. Сурра осторожно, по-пластунски, подкралась к поверженному врагу, понюхала его, зарычала и хотела уже цапнуть лапой, но Сторм тихо одернул кошку.

По освещенной тропинке прошел Брэд Куэйд, опустился на колени, перевернул притворщика и пощупал пульс под разорванной рубахой.

— Он еще жив, — произнес Сторм, и собственный голос показался ему слабым и каким-то отрешенным. — Это самый настоящий ксик.

Куэйд вскочил, подошел к землянину и протянул ему руку. Но Хостину, даже измученному до последней степени, была невыносима мысль о прикосновении к этому человеку. Он отшатнулся, но измученное тело уже не слушалось: повелитель зверей рухнул как подкошенный, чуть завалившись на неподвижного Бистера.

Сперва Сторм думал, что видит эту картину во сне. Однако когда он открыл глаза, лежа на узкой кровати, не в силах пошевелиться, она все еще была здесь, расцвечивая комнату яркими красками. Перед ним разбегались плоские холмы юго-западных пустынь родного края, над которыми громоздились симметричные купола облаков: типичная манера художников дине. Казалось, из картины вот-вот вырвется ветер: повелитель зверей ощущал его дуновение в развевающихся волосах всадников, в растрепанных гривах небольших пятнистых лошадей. Роспись занимала всю стену у постели Хостина, и, прежде чем уснуть, он поворачивался к ней лицом, чтобы утром, разлепив тяжелые веки, первым делом увидеть мчащихся всадников. Картину явно создал мастер, прекрасно знакомый с пустыней: наверняка он и сам скакал по просторам, продуваемым могучими ветрами, и чувствовал запах шерсти, шалфея, кривоватых сосен и нагретого на солнце песка. Разглядывая пейзаж, Сторм испытывал ту же безмятежность, что в пещерных садах под сенью сосны, но эти бескрайние дали были ему ближе, чем цветы и трава навеки сгинувшей планеты. Так живо изобразить красоту суровой природы мог только потомок народа дине.