Пластическая хирургия по-русски

Другим бильярд представлялся чересчур интеллектуальной игрой и они пялились на экран подвешенного на потолочном кронштейне большого телевизора, на экране которого обнажённые по пояс и словно облитые растительным маслом белый и чёрный тузили друг друга так нещадно, будто в этом грязном во всех отношениях боксёрском поединке на карту была поставлена судьба Вселенной.

Время от времени заведение Болека Поливки оглашалось выдаваемыми невпопад сентенциями, филиппиками и афоризмами попугая Ринго, который как пёстрая губка годами впитывал в себя разнообразный словесный мусор и, совершенно не переосмысливая его критически, громогласно артикулировал подслушанную чужую дешёвую мудрость, являющуюся близкой родственницей пошлого опыта – ума глупцов.

Мика Флысник вошёл в двери бара «При деньгах» и в течение многих секунд созерцал всю эту красоту. На Флыснике были туфли на микропорке, светло-коричневые летние брюки и надетый на бледно-зелёную майку-полурукавку пошитый на заказ (но не у Зайцева, не у Юдашкина и не у Кардена) лёгкий серый спортивный пиджак с большими накладными карманами. Получив первое и пока ещё очень поверхностное представление о баре Болека Поливки, Мика проследовал к стойке.

Тут его ожидал очередной сюрприз. На видном месте за стойкой висел самодельный плакатик со стишками – своеобразная визитная карточка бара «При деньгах»:

Деньги, деньги!

Это радость и беда.

Деньги, деньги!

Их не будет никогда.

Деньги, деньги!

Это жмот, и это мот.

Деньги, деньги!

Это кровь, и это пот.

Деньги, деньги!

Вечный кругооборот!

Стишки Болек Поливка в великих трудах сочинил сам и очень этим гордился. Правда, иногда посетители пеняли самопальному «куртуазному маньеристу», что словечка «кругооборот» не найдешь в словарях днём с огнем. Болек в ответ лишь посмеивался. Он был всегда скорее мот, чем жмот, но последние месяцы его финансовое положение неплохо соответствовало названию заведения.

Мика оседлал табурет и хотел уже сделать заказ, но тут завершился очередной раунд смертельного кулачного боя, и на экране телевизора возник лощёный диктор с подведёнными, как у педераста, лживыми глазами. Он с выражением зачитал криминальное сообщение об изнасиловании немолодой уже женщины.

Некая Капиза Каипбергенова, сорока девяти лет, была изнасилована в ночь с двадцать первого на двадцать второе августа в собственной постели проникшим в её квартиру неизвестным. Когда диктор, жеманясь, рисуясь и выпендриваясь, сообщил, что в результате надругательства женщина умерла, – именно умерла и именно от этого, – по залу прокатился заинтересованный ропот, сопровождаемый ехидными замечаниями, фырканьем и смешками.

– Надо же, до смерти засношал бабенку!

– Видать, не вывелись ещё на Руси крепкие мужики!

– Крепкий на корешок, а на голову слабый: у нас здесь тёлки сами отдаются – только мигни!

– Какой-нибудь приезжий, наверное!

– Однодневный турист!

Склонив голову набок, попугай Ринго внимательно выслушал компетентные мнения опытнейших экспертов и, как почти всегда невпопад, пронзительно прокукарекал со своего импровизированного насеста:

– Наутр-ро там нашли тр-ри тр-рупа!

Зал покатился со смеху, и тут наштукатуренный до неприличия дикторишко исчез с экрана, а вместо него появилась фотография Капизы Каипбергеновой. То ли пропустив мимо ушей слова диктора о возрасте потерпевшей, то ли сочтя фотографию сделанной очень давно, большинство присутствующих в баре не выказало при взгляде на портрет адекватной реакции. Лишь немногие вскользь подумали, что погибшая выглядела очень молодо для своих сорока девяти лет.

Спустя несколько секунд возобновилась трансляция боксёрского поединка, и о несчастной Капизе все мгновенно забыли.

Оторвавшись от экрана, Мика Флысник повернулся к бармену:

– Холодного апельсинового сока!

Мика и глазом не успел моргнуть, как Болек Поливка водрузил на стойку высокий стакан, щипцами бросил туда побольше льда, из стеклянного кувшина до краев наполнил сосуд витаминизированным джусом и пододвинул заказ Флыснику.

Мика вопросительно поднял глаза на улыбающегося бармена.

– Что-нибудь не так? – предупредительно осведомился Поливка.

– Вообще-то я просил не со льдом, а просто холодного… – начал было Флысник, но тут на его плечо легла полуобнажённая лапища какого-то завсегдатая, методично наливавшегося пивом по левую руку от Маленького Мики.

– А какая тебе разница, сынок? Пожалел бы бармена.

– Да разница небольшая, – пожал плечами Мика, – но всё же она есть.

– Ты, видать, приезжий? – отрыгнувшись, участливо спросило пивное брюхо.

– Приезжий, – не стал отрицать Мика.

И он, и Болек уже думали завернуть на попятный двор: Мика решил не выглядеть гурманом и снобом и всё-таки попробовать сока со льдом, а бармен готов был исправиться и нацедить гостю Вольнореченска новую порцию джуса из стоявшей в холодильнике бутылки.