Читаем Платонов тупик полностью

— Вы вот все время говорите: размер, ритм. А я их умышленно разрушаю! Все эти размеры, старые каноны — ямбы, хореи — все это устарелые рамки, ограничивающие свободу мысли и развитие формы стиха. Это прокрустово ложе для поэзии! Никакого размера! Все должно быть безразмерным, как чулки, как дамские колготки!

Студенты оживились, заулыбались, обернулись к Чижикову, смотрели на него удивленно, ждали, что скажет преподаватель. А он по своему обыкновению протер очки и, не надевая их, прищурившись, взглянул на Юрку:

— Да… Но ведь поэзия это не предмет дамского туалета.

— Конечно… — Юрка замялся, но тут же снова обрел форму, сказал: — Это образно говоря. А вообще, если все время держаться за форму, которой уже почти двести лет, никакого движения вперед не будет. Старые каноны — это вериги, путы для поэзии.

— Однако настоящие поэты успешно преодолевали их — от Пушкина до Есенина и Твардовского. Да и более молодые…

— Твардовский был последним из этих могикан, который преуспел в старых традициях. А Маяковскому уже было тесно в них, вот он и старался сломать их. Поэтому для одних он — великий, гений, а другие до сих пор не принимают его.

— Кстати, я принимаю, — сказал преподаватель. — А вот ты, насколько я знаю, его не любишь.

— Его поэзию, — уточнил Юрка, — но его самого я очень даже понимаю. И вас понимаю: вы поэт-песенник, для песни действительно нужен четкий размер, ритм. Но опять же в старомодном понятии. А посмотрите на современные песни, которые исполняются многочисленными ВИА, — там, как правило, нет ни размера, ни ритма.

— А частенько — и смысла, — добавил улыбаясь преподаватель.

— Это неважно. Хотя вы неправы, бессмыслица — тоже мысль.

— Оригинально! А вот насчет разрушения формы — ритма, размера, рифмы — тут ты, Чижиков, не оригинален. На Западе уже давно этим увлекаются. Это даже стало модой, и называются такие стихи верлибром.

— Тем хуже для нас. Значит, они раньше почувствовали тесноту старых одежд. А мы все еще боимся их сбросить. Вот и барахтаются современные поэты, путаются в длинных фалдах сюртуков и смокингов, задыхаются в тугих корсетах прошлого века, потому и нет сейчас ни одной поэтической величины, вершины, все сплошь холмики. Бугристая местность вокруг, и только, — Эльбрусов нет.

— Формалистические опыты, Чижиков, были у нас гораздо раньше, чем на Западе. Но они ни к чему не привели, и поэты, которые этим увлекались, на крыльях формализма не взлетели высоко, остались в литературе лишь как экспериментаторы. И за то им спасибо: другие не будут тратить напрасно силы там, где они поработали. Так что твоя теория не нова. Можно отвергнуть и знаки препинания. Но будет ли это новизною?

— А почему нет? — не сдавался Чижиков. — Я считаю, что в поэзии знаки препинания тоже ограничивают простор мысли. Особенно для восприятия ее читателем. Ведь при любых знаках препинания читатель все равно делает паузу в конце каждой строки. Поэтому в поэзии надо строкой выражать смысл сказанного.

— «Казнить нельзя помиловать». Как вы содержание этой фразы выразите без знаков?

— Очень просто:

КазнитьНельзя помиловать.

Или:

Казнить нельзяПомиловать.

Юрка ликовал, сам не ожидая от себя такой прыти: как ловко он выкрутился из этой ловушки! Здорово получилось!

Преподаватель же, чтобы закончить как-то бессмысленную, по его мнению, дискуссию, сказал:

— Ну что ж, пробуй, Чижиков. Может, на этом пути тебя ждет удача. Говорят же: все новое — это хорошо забытое старое.

И хотя последнее слово осталось за учителем, Чижиков чувствовал себя победителем. Это он видел и по глазам сокурсников — они окружили Юрку в перерыве, одни восторгались его теорией, аргументацией, убежденностью, другие спорили, отстаивали традиционную позицию, но равнодушных не было. И это было главным!

Вскоре слух об этой дискуссии распространился на другие курсы, на другие семинары. И там нашлись его сторонники и противники, начались споры. К Чижикову, как основоположнику «новой» теории, обращались за аргументацией, и он старался оправдать свою роль главы «чижиковского клуба». Он рылся в справочниках, в учебниках, в журналах, читал западных верлибристов, усиленно писал стихи без размера и без знаков препинания, читал их упоенно в общежитии и на литературных вечерах.

Ответственный редактор институтских ученых записок «Творчество» попросил Чижикова написать для журнала статью и приложить к ней несколько своих стихов, написанных в новом стиле.

А Горластый, встретив Чижикова, похлопал его по плечу, похвалил:

— Молодец, Чижиков! Бунтуй! — И засмеялся, покачивая головой. Потом сказал: — Слушай, а мне нравятся такие ребята, вроде тебя — ершистые. Пусть даже с придурью, но упрямые. С ними, знаешь, интересно! Слушай, я перехожу работать в институт, буду вести поэтический семинар. Переходи в мою группу, а?

Юрка с удовольствием перешел! Да и кто бы отказался от такого предложения, будучи в его положении?

9

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза