Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016

Дерево дождя

памяти Алексея Парщикова

ты выйдешь к солнцу
сам не зная где ты
какие там живые экспонаты
где луг поющий где осипший берег
где девушка плывущая нагая
где высушены строки на песке
и в зеркале межрёберного вида
где видно только сердце только воздух
ты вдруг увидишь парусные буквы
регаты слов и кругосветки фраз

и дальше где взлетающее небо
встречается в нелётную погоду
смотри её к тебе ведёт за руку
голубоглазый мальчик-самолёт

ведь нет живых и мёртвых не обижу
от смерти слишком дерзкое лекарство
раздавленные ягоды в ладони
и оперное дерево дождя

Триптих о девушках

девушка впереди меня
бежит сверкая пятками

наверное она знает
расписание электричек

в утренней электричке
девушка села рядом
в джинсовом сарафане
с глубоким вырезом

справа в окне
весёлое зелёное солнце
слева в разрезе сарафана
нежный девичий сосок

день обещает быть добрым

жизнь иногда вообще
кажется вечной

* * *

брюнетка напротив
была какая-то странная
сумасшедшая решил я

блаженная улыбка
не сходила с её лица

в конце концов
я не выдержал и спросил что такого особенного
случилось сегодня в мире

я влюбилась сказала она
широко улыбаясь

и выпорхнула
в окно

Два полюса Андрея Коровина (Мир неба и мир земли)

Сочинитель стихов сродни двойному зеркалу: с одной стороны он (романтик) отображает рощи пальм, заросли алое и золотисто-матовый ручей; с другой – вбирает в себя, как губка, неутешительную реальность – рабочего, отливающего для поэта пулю, все те детали существования и прозябания его – на задворках мира, средь теней. Удача в том, что в свои редкие и счастливые моменты поэт может соединять эти два полюса, оправдывая повседневность: в эти минуты в природе существует время, когда ничего не изменилось, но всё дивно озарилось невыразимой красотой. Таким образом, сочинитель выступает в роли свидетеля, очевидца преображения, пережившего иную единую реальность. Для меня интересно, как Андрей Коровин соединяет эти два полюса: китайские колокольчики (кактут не вспомнить сон Гумилева, в котором не болит сердце?), девушку в метро, девушек в электричке, вообще – все эти романтические цветы и рыцарско-героическое отношение к миру, и – существование человека, которому нет дела до стихов или – в документальном, чёрно-белом диптихе автора – описание последних лет жизни знаменитого поэта. Замечу в скобках, что для большинства людей – такая жизнь является нормой.

Наверно, всё дело тут в трансформации образа лирического героя, который, если брать ранние сборники Коровина, превращается из конквистадора и слонёнка в европейском зоопарке в пассажира сумасшедшего трамвая. Именно лирический герой отмечает блаженную улыбку и спрашивает, что такого особенного случилось сегодня в мире. Он различает разные глаза у одного близкого человека и измеряет женщин китайскими колокольчиками. Герой этот как бы расширяет свой опыт и движется от начала женского – к мужскому, от упоения жизнью, воздушности, радости открытия – к эпитафии мертвым поэтам, к земному притяжению и весомости. Причём, последнее, как мне кажется, материал – куда менее податливый и непрощающий. Девушка в метро, рассеянно читающая стихи и Слуцкий, не умеющий больше их писать – вот две крайних точки, две противоположности. Девушка, окрылённая просодией и старик, приземлённый трагедией, раздавленный жизнью – оба они существуют в одном мире, одной реальности, как небо и земля. Обозначив для себя зенит и надир, поэт видит горизонт и в процессе творчества делает своё измерение живым, населяет его близкими ему образами. Причём, по мере развития письма язык его становится более самостоятельным: он проговаривается и это становится естественным. Конечно, это добавляет больше горечи, надрыва: