Племя

– Мы судим это животное как члена племени, – начал Атлатль. – Разве не так?

– Да, – кивнул тот же мужчина.

– Совет никогда не требовал казни члена племени, уличенного в воровстве, – продолжал юноша. – Самым суровым наказанием за воровство всегда было изгнание, а не казнь. Если мы судим животное как соплеменника, мы должны и наказать его как соплеменника, приговорив его к изгнанию, а не к казни.

Воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием костра.

Нутау выглядел таким обескураженным, будто его только что предали.

Банти заговорил первым, и его голос сипел:

– Я согласен с Атлатлем. Изгнание, а не казнь. Истинный вождь племени сказал бы, что справедливость – это не справедливость, если она не может быть применена ко всем членам племени. Нутау, ты с этим согласен?

– Справедливость по отношению ко всем, – наконец ответил Нутау подавленным голосом. Атлатль понял, что у его отца не было выбора: если бы он не согласился, это означало бы, что он несправедлив.

Атлатль не осмелился посмотреть ему в глаза.

Старейшины стали перешептываться между собой.

Юноша не ждал никакой помощи от Банти да и откровенно опасался его. Но не переставал надеяться. Изгнание будет тем же приговором, который уже вынесла Вавацека. Неужели это возможно?

Наконец главный старейшина встал.

– Атлатль верно говорит, – сказал он. – Когда мы приняли это животное, оно стало частью нашего племени. Правосудие несправедливо, если не может применяться одинаково ко всем членам племени. Животное следует изгнать, а не казнить.

Атлатль с облегчением на сердце радовался за Тигренка, но вместе с тем испытывал глубокое сожаление, что так унизил своего отца на виду у всего племени.

Глава двенадцатая

Утром Атлатль снова предстал перед племенем. Он держал в руке копье, а на поясе у него висела сумка с орудиями: это все, что обычно требовалось для путешествия за пределы стойбища. Но в тот день юноше предстояло отправиться в необычный поход. Все племя собралось посмотреть, как Атлатль отведет Тигренка в изгнание, после чего людям навсегда будет запрещено помогать зверенышу едой и кровом. Всем членам племени, включая Атлатля, отныне нельзя вести разговоры как с ним, так и о нем. Никто не будет петь скорбные песни в память о Тигренке. Все пойдет так, словно он и вовсе никогда не ходил по этой земле.

Когда Атлатль подошел к Тигренку, все еще привязанному к дереву, ему захотелось пройти мимо, не поднимая глаз, и сделать вид, будто там никого нет. Но все же юноша последовал совету, который Вавацека дала ему на рассвете: «Смело смотри им в глаза. Многие тебе сочувствуют и скоро простят совершенные тобою ошибки. Но если ты покажешь слабость, этого они никогда не забудут».

С отрешенным видом Атлатль остановился и посмотрел в глаза каждому человеку из племени.

Старейшины ответили ему беспристрастными взглядами. Другие отводили глаза, некоторые отворачивались.

Пауоу ухмыльнулся. Банти кивнул ему.

Тахи улыбнулась Атлатлю, пытаясь подбодрить. В другой ситуации это скрасило бы ему весь день.

Он попытался отыскать взглядом своего отца, но не увидел Нутау среди собравшихся соплеменников. Атлатлю показалось, что его ткнули копьем в живот.

Когда он опустился на колени, чтобы отвязать веревку, Тигренок потерся о его ногу. И Атлатль снова ощутил то же самое чувство – как будто в живот ему действительно вонзили копье.

Как только он отвязал веревку, Тигренок сделал первый шаг, будто ожидал, что сейчас полностью освободится от привязи. Но Атлатль продолжал держать один конец веревки, и зверь зарычал, когда его дернули за шею. Атлатль заметил кровь на холке Тигренка в том самом месте, где была туго затянута петля, и понял, что животное протестует от боли и огорчения.

Юноша опустился на колени перед зверем и развязал кожаный ремень, стягивавший его челюсти. Если кто-то и ждал, что детеныш тотчас же вцепится зубами в руку Атлатля, то он ошибался. Вместо этого Тигренок потерся мордой о его локоть.

– Тигренок, – прошептал человек. – Останься со мной!

Ведя питомца на веревке, Атлатль шел на виду у всего племени, счастливый оттого, что его друг был рядом с ним, как и прежде, будто и не было никакой веревки.

Идя под взглядами соплеменников, Атлатль широко расправил плечи, демонстрируя храбрость, которой на самом деле в себе не чувствовал.

Солнце светило ему в лицо, когда он вел Тигренка вверх по тропинке и вдоль реки, все дальше от стойбища. Отвести зверя можно было только в одно место: Атлатль решил выпустить его возле логова, где они вместе спасались от лютых волков.

Как только юноша поднялся на холмы достаточно высоко, чтобы племя не смогло разглядеть их, он снял веревку с холки Тигренка, свернул ее и перекинул через плечо.

Когда Атлатль пошел дальше, Тигренок последовал за ним. В то утро многое терзало сердце юного человека, но преданность зверя ранила больше всего.

* * *