Пленённая льдом

Медленно поднимаю руку, скользя пальцами по мокрой от пота простыне, – только чтобы понять, что маленького тельца здесь нет и никогда больше не будет. Сжимаю пальцы в кулак, закрываю на мгновение веки, вижу ее лицо, всегда вижу его. Рядом со мной – пустота.

– Элль, – шепчу я.

А если не она, то появляются другие, они преследуют меня, словно не могут со мной расстаться… я не хочу этих снов. Вот чего я желаю, хочу, чтобы старые времена вернулись, тихие, спокойные ночи, те немногие, когда я спала, не видя снов. Я так хочу, чтобы мне больше никогда не приходилось спать. Хочу никогда больше не видеть мертвых.

Раздается какой-то скрип, и я застываю. Там кто-то есть! Кто-то находится в моей комнате, скрытый в темноте. Я прищуриваюсь, но не вижу ничего, кроме черных теней в черной комнате. Но зато слышу дыхание. Слышу биение сердца. Слева от меня. Или все-таки справа?

Движение? Тихое покашливание?

Что-то темное, длинное летит ко мне. Я слышу, как звенит воздух, затем мир вокруг меня взрывается, сияя ослепительно-белым и горячим. Я чувствую руки, слышу тихие голоса.

Меня вытаскивают из постели, я падаю, чувствую под собой пол – или все-таки над собой? Все вращается вокруг меня, внутри меня. Мой живот… в нем какое-то нехорошее ощущение, мне становится плохо. Все вертится перед глазами.

– Это она? – бормочет кто-то.

– Должно быть.

– Ты уверен?

– Она сказала – комната тринадцать. Это – тринадцатая.

– Тогда вперед.

Мой зыбкий слепящий мир рушится сам по себе. Морфей заключает меня в свои теплые объятия, несет в свое черное царство. Так же, как я когда-то носила Морскую ведьму. Ее и Элль, двое детей на моих руках, между ними – тысячелетие.

Я ныряю, спускаюсь в русалочий пруд, чтобы отобрать у них ребенка, оставленного там в качестве жертвы. Маленькие ручки в панике сжаты в кулачки, глаза большие, как океаны, кожа мягкая, как водоросли. Я прижимаю дитя к себе, русалки отступают передо мной. Дрожа, я прорываюсь на поверхность, крепко держа на руках посиневшего ребенка. Я несу его на берег. Она ждет меня там, моя сестра.

– Она мертва, – говорит она, взглянув на маленький сверток.

– Нет, – шепчу я и нажимаю на маленькую грудь, нажимаю толчками, как это делали целители в деревне моей матери, когда в пруду утонул соседский мальчик. Он больше не очнулся. Да и какая разница?

Вскоре после этого все они были мертвы. Они воссоединились. Целители и мальчик, которого они не смогли спасти.

– Она мертва! – тихо повторяет старшая, хватая меня за плечо. – Ты уже ничего не сможешь сделать.

Но я жму и жму, я продолжаю нажимать.

– Посмотри на нее! – шепчет она рядом со мной. – Такая маленькая и красивая. – Голос ее хрипит. Она тычет пальцем в крошечную, вяло обвисшую руку ребенка. – Как красиво. – Другой рукой она закрывает голубые, как лед, глаза, слегка проводит по мерцающим губам, которые даже после смерти остались яркими и красными.