Пленённая принцесса

Я начинаю догадываться о значении каких-то связующих выражений, например, когда она показывает на кофе и говорит: «To się nazywa kawa», то я понимаю, что это, скорее всего, означает: «Это называется кофе».

Вообще, чем расслабленнее становится Клара, тем больше она начинает говорить со мной полными предложениями — скорее из дружелюбия, чем ожидая, что я ее пойму.

Раздвигая тяжелые малиновые шторы, девушка произносит: «Jaki Piękny dzień», что, я подозреваю, означает примерно: «Сегодня чудесный день». Или: «Сегодня солнечно». Чем чаще я буду слышать польскую речь, тем скорее начну ее понимать.

Я замечаю, что у Клары все пальцы на месте, и на ней нет татуировок, в отличие от людей Миколая — во всяком случае, таких, которые бы я заметила. Не думаю, что она состоит в «Братерстве», только работает на них.

Но я не настолько глупа, чтобы надеяться, что от этого девушка встанет на мою сторону. Клара добра, но мы все равно чужие. Я не жду от нее помощи.

Однако я жду, что смогу покинуть свою комнату. Миколай обещал мне, что, если я продолжу есть, то смогу ходить по дому. Везде, кроме западного крыла.

Так что, закончив, я говорю Кларе: «Сегодня я хочу выйти».

Она кивает, но сначала показывает на ванную.

Точно. Я должна принимать душ и переодеваться.

В спальне стоит гигантская ванна на львиных лапах, в которой Клара купала меня прошлым вечером. Сама ванная комната гораздо более современная, со стеклянной душевой кабиной и двойными раковинами. Я быстро споласкиваюсь и подбираю себе в шкафу чистую одежду. Я останавливаюсь на белой футболке и серых спортивках — что-то, что подошло бы для занятий физкультурой. Там есть много красивой одежды, но я не хочу привлекать к себе внимание, особенно людей Миколая.

Клара морщится, собирая с пола мою грязную одежду, потому что та заметно засалилась за последние несколько дней, хоть я и не покидала свою комнату.

«Umyję je», — говорит она.

Надеюсь, это значит «надо ее постирать», а не «я собираюсь выкинуть это в мусорку».

— Не выкидывай! — прошу я. — Мне нужен этот боди. Для танцев.

Я показываю на купальник и быстро перехожу руками от первой позиции ко второй, чтобы показать, что оно нужно мне для репетиций.

Клара кивает.

«Rozumiem», «Понимаю».

Клара настаивает на том, чтобы снова высушить и уложить мне волосы. Она делает что-то полуприподнятое, полураспущенное, с венцом из кос на макушке. Это выглядит красиво, но занимает слишком много времени, пока я изнываю от желания отправиться исследовать дом. Горничная снова пытается меня накрасить, но я отталкиваю косметичку. Я не давала согласия целыми днями ходить напомаженной.

Я вскакиваю со стула, полная решимости выйти из комнаты. Направляясь в носках к двери, я почти ожидаю, что она снова будет заперта. Но та легко открывается. Я свободно могу идти по коридору без сопровождения.

На этот раз я заглядываю в каждую комнату, которую прохожу мимо.

Как и в большинстве старых особняков, в этом полно комнат, служащих собственным странным целям. Я вижу музыкальную комнату с огромным фортепиано по центру — его крышка слегка приоткрыта, а ножки украшены искусной резьбой с растительным орнаментом и инкрустацией. В следующей комнате стоит несколько мольбертов, а стены увешаны пейзажами, нарисованными, возможно, прошлыми обитателями. Еще здесь есть три или четыре спальни, каждая из которых декорирована в своем цвете — моя «красная», а другие сделаны в оттенках изумрудного, сапфирового и золотого цветов. А также несколько гостиных и кабинетов и небольшая библиотека.

В большинстве комнат сохранились оригинальные обои — некоторые местами отслаиваются, другие повреждены водой. Бо́льшая часть мебели тоже осталась от предыдущих владельцев — изысканные шкафы, мягкие кресла и кушетки, перламутровые столики, позолоченные зеркала и лампы от «Тиффани».

Моя мать убила бы за возможность прогуляться здесь. Наш дом современный, но она обожает исторический декор. Уверена, она назвала бы мне имена всех дизайнеров мебели и, возможно, даже художников на стенах.

При мысли о маме мое сердце сжимается. Я почти ощущаю ее пальцы, заправляющие выбившуюся прядь волос мне за ухо. Чем она занимается прямо сейчас? Возможно, тоже думает обо мне? Боится за меня? Плачет? Знает ли она, что я жива, потому что так ей подсказывает материнское сердце?

Я трясу головой, чтобы развеять эти мысли.

Так нельзя. Я не могу погрязнуть в жалости к себе. Мне нужно исследовать дом и окрестности. Мне нужно придумать какой-то план.

Так что я захожу в каждую комнату. Под этим подразумевается какая-то стратегия, но вскоре я снова растворяюсь в красоте.

Мне не хочется этого признавать, но это место потрясающе. Я могла бы часами разглядывать каждую комнату — такие замысловатые здесь интерьеры, а узоры следуют один за одним и накладываются друг на друга: расписные фризы и тканые ковры, фрески и дверные обрамления. Нет ни одного зеркала или шкафа, которые не были бы так или иначе украшены резьбой.