Пленительная мелодия

– Ты говоришь мне это как их друг или как менеджер? Или просто по доброте душевной?

– Я говорю тебе это как человек, который знает, каково это, когда тебя бросают.

С этими словами он развернулся и пошел обратно по проходу к выходу.

Вот черт.

Удар ниже пояса.

Я спрыгнула со сцены и последовала за ним.

– Они сказали мне, что ты нашел для них это место.

Он повернулся ко мне.

– И?

– И… оно потрясающее. Идеальное. – Я поравнялась с ним на полпути к алтарю. – Ты всегда знал, что для них лучше. Ты был для них отличным менеджером и отличным другом. Ты должен гордиться всем, чего вы достигли вместе. Но… это не значит, что у тебя есть право указывать мне, где мое место, только потому, что тебе не все равно, а также потому, что ты считаешь себя главным. Если группа хочет писать со мной… если я хочу писать с ними… у тебя нет на это права.

– Вообще-то, – мрачно сказал он, – есть. Это моя гребаная работа. Работа, которую я делал каждый день, пока тебя не было. Работа, которую я бы делал, даже если бы мне никогда не платили. Вот насколько мне не наплевать.

Он подошел ближе и заглянул мне прямо в глаза, и я почувствовала, что между нами возникло непреодолимое притяжение. Его глаза были темными, и на мгновение мне показалось, что он сейчас меня поцелует. И я хотела, чтобы он это сделал, хотя и знала, что это плохая идея, потому что, если Броуди поцелует меня еще раз до того, как я признаюсь во всех своих гребаных грехах, все только усложнится. Для нас обоих.

Но он меня не поцеловал.

– И для протокола, – сказал он, понизив голос, – я посоветовал им не писать с тобой. Я сказал им, что ты ненадежный, неуравновешенный и не преданный своему делу человек. Мы уже проходили этот путь раньше, с Сетом, и все мы знаем, чем это заканчивается.

Ого.

Не самое лестное из того, что мне доводилось слышать. И сравнение с Сетом казалось… несправедливым. И все же каким-то образом именно этого я и заслуживала.

Правда это или нет, но мне было больно слышать все эти нелестные слова из уст Броуди. Знать, что он говорил такие вещи обо мне Джесси, Зейну, Эль и Дилану.

Я открыла рот, чтобы ответить, но он не дал мне этого сделать.

– Дело не в тебе, Джесса. Дело и не во мне. Дело в Dirty. В группе сейчас не все гладко. Джесси и Эль расстались, а их десятый юбилейный альбом и тур не за горами, и теперь мы снова без ритм-гитариста. У них и так хватает забот. Им не нужно от тебя никакого дерьма.

– Подожди. Что ты имеешь в виду? Что случилось с Поли?

– Поли ушел. – Броуди устало провел рукой по лицу. Внезапно я узнала этот мрачный взгляд, и он не имел ничего общего с желанием поцеловать меня. – У его жены обнаружили какой-то редкий рак. Он бросает все, чтобы помочь ей пройти курс лечения.

– Боже. – Слова слетели с моих губ, как невнятный, болезненный вздох.

– Только что позвонил. Пришел сказать ребятам. Слушай, – сказал он, и в его голосе слышалась явная усталость, – это у всех выбьет почву из-под ног.

– Да. – Я обхватила себя руками, внезапно почувствовав холод. В церкви гуляли сквозняки, а это теплое и приятное ощущение адреналина от игры с ребятами давно прошло. – Я понимаю. Просто дай мне знать, чем я могу помочь. Пожалуйста.

– Ты ничего не можешь сделать, – сказал он, снова глядя мне в глаза. – Кроме как уйти сейчас, если именно так ты собираешься поступить.

После этого он развернулся и вышел.

Глава 11. Джесса

В следующие несколько дней я не высовывала свой нос.

Я не вернулась в церковь, хотя мой брат постоянно просил меня прийти. Я знала, что там собралась вся группа, и они хотели, чтобы я была с ними. Но Броуди был прав, несмотря на то, что мне хотелось обидеться на его слова.

Если я собираюсь уехать… лучше всего это сделать прямо сейчас.

Но я обещала своему брату десять дней. И он отложил свой медовый месяц ради меня. Что означало: я должна смириться с этим и тащить свою задницу обратно в церковь, чтобы провести с ним время. Джемить с группой. Тусоваться.

Просто присутствовать там, если уж на то пошло.

Но я не могла заставить себя вернуться туда. На данный момент я сказала Джесси, что мне нужно немного времени для других дел. Это не было ложью, но оказалось для меня своего рода оправданием. Поэтому, вместо того чтобы навестить старых друзей, я почти не выходила из дома Рони.

Я позвонила своему агенту и сказала ей, что останусь в Ванкувере до дня, предшествующего съемкам, после чего полечу в Лос-Анджелес.

Но я почти ни с кем не разговаривала и едва ли вылезала из домашней одежды.

Однако я не собиралась сидеть сложа руки и жалеть себя. В подростковые годы мне хватило этого дерьма. Поэтому я узнала у Мэгги адрес Поли в Лос-Анджелесе и отправила цветы. Я позвонила и поболтала по телефону с его женой и девятилетней дочерью. Затем я договорилась о том, чтобы консьерж-служба доставила им здоровое питание на две недели, в том числе кое-что интересное для детей. Я хотела помочь, но не знала, что еще можно сделать.

Я никогда по-настоящему не верила, что Бог ответит на мои молитвы. Но я молилась за Поли и его семью.

Затем я навела порядок в квартире Рони.