Пленная Воля

Все медленней по небу солнце всходит,
а сумерки спадают все быстрей.
И с величавостью дряхлеющих царей,
чья на исходе
богатая делами
и пестротой событий жизнь, — на зыбкий прах
глядят деревья в золотых венцах
над старчески негибкими стволами.
Восторг весенний, яростный и бурный,
бесхитростный и безрасчетный пыл
и радость пряную прозрачности лазурной,
старея, не забыл
простор земной, что пламенно застыл.
Когда-то он за каждую ограду
струил слепящий свет и знойный жар.
Теперь ему не греть, а греться надо,
он мудр почти и не совсем он стар.
В его огнях мерцает примиренье,
а в сердце — нежная тоска.
Не творчество, а каждое творенье
умеет он любить не свысока.
И словно ризою священной
облек себя сверкающим руном,
которого всю жизнь искал он по вселенной,
и грустно и смиренно
склонил чело под жертвенным венцом.

«Как сталь, до белого закала…»

Как сталь, до белого закала
ковался некогда мой стих,
и в нем звенела и сверкала
уверенность надежд моих.

Все было стройно — мир и люди,

все четко — мысли и дела,
и лишь о том мечталось чуде,
чтоб рифма новою была.

Теперь не то. Дробящий молот

и всепронзающий клинок
я оставляю тем, кто молод
и не познал, что одинок.

Учусь молитвенно склоняться,

хочу бесхитростно понять,
не соблазнять, а соблазняться,
и полюбить, а не пленять.

Я не ищу былых сверканий,

узорных звонов не ценю,
хитро расписанные ткани
для резвых правнучек храню.

И в раззолоченном наряде,

задорно вызов бросив в мир,
не выезжаю на турнир,
жеманной радуясь награде.

Теперь изысканности нет:

передо мной не сталь, а глина
и полнозвучная былина,
а не отточенный сонет.

Душа земная

Когда душа из ярких далей,
из круга раскаленных звезд,
слетела на земной погост
и крылья синие отпали,

земля, остывшая в веках,

в нее вдохнула зябкий страх,
повеяв ледяным дыханьем.
Поблек когда-то светлый лик,
и был младенца первый крик
ее непонятым рыданьем.

Блеснув, как слезы иль роса,

она в груди застыла льдиной,
и отразились небеса
в ее прозрачности притинной.

Но годы шли, дитя росло,

морщины врезались в чело,
и кожа нежная грубела.
Стал голос глух, рука тяжка,
и вот, у каждого виска
уже легло по нити белой.

Но с каждым годом, с каждым днем

светлела мгла и жизнь теплела
и нестареющим огнем
прожгла стареющее тело.

Все тверже кость, кора грубей,

но все нежней и голубей
и даль небес и ширь земная.
Пышней цветы и слаще мед,
и тает, тает крепкий лед,
и бьется сердце, вспоминая.

Мне все равно, я стар и сир,

но для души крылатой снова
не мир иной, а этот мир
стал миром творческого слова.

«Сегодня я готов молиться…»