Пленник

Я сижу на стреме до глубокого вечера. Я думал, что частные детективы ведут более активный образ жизни: преследуют подозреваемых, встречаются со свидетелями, может быть, даже спасают жизни. Но мой подрядчик – исключение из правил, он больше напоминает офисного клерка, чем героя фильмов с стиле нуар. Хотя с последними его роднит идиотская панама, которая, судя по всему, должна напоминать фетровые шляпы сыщиков из фильмов Хичкока. Направляясь в сторону центра, он придерживает панаму рукой, будто опасается, что ее сдует ветром. Я, выражаясь соответствующим языком, сажусь ему на хвост.

Он выглядит беспечно и повадками напоминает неопытного туриста: потерянно озирается, надолго замирает возле витрин, петляет узкими проулками. Я сначала думал, что это способ вычислить слежку, но потом понял, что он просто дожидается назначенного времени. Значит, я все сделал правильно.

Спустя два часа бесцельного шатания и поглощения уличных снеков (хот-дог, мороженое, еще какая-то сладкая дребедень), он как-то спохватился и довольно быстрым шагом направился к торговому центру, что своей округлой формой и светящимися вывесками напоминал праздничный торт.

Сомнительно, что Горазд назначил ему встречу в таком месте, вероятнее, что он собирается в кино или шопиться с женой. Но весь мой план был сплошной импровизацией, в какой-то момент он обязан был провалиться. Я обреченно поплелся за ним следом.

Лавируя между посетителями-сомнамбулами, я старался не упустить его из виду. Я ориентировался на его дурацкую панаму… а потом вдруг потерял его. Двигаясь наугад, я почти перешел на бег – и чуть не врезался ему в спину. Оказывается, он снял головной убор и теперь мял его в руке. Я взял резко в сторону и пристроился под прикрытием декоративной колонны, наблюдая за его маршрутом. В кино он не пошел, а направился на фудкорт. Здесь все походило на турнир по скоростному поеданию недорогой пиццы, пухлых блинчиков и жирной пасты. Менеджеры по продажам, страдающие от одиночества и лишнего веса, второпях приканчивали свои порции, чтобы отправиться в пустую квартиру с набитыми животами. Сладкие парочки спешили разобраться с перченой снедью, дабы не опоздать на киносеанс. За прилавками шипела и пахла скоростная готовка.

Сыщик замер в центре зала, пристально осматриваясь и иногда переводя взгляд на свою панаму, словно она служила ему компасом. Наконец он приметил искомое и стал прокладывать себе путь через столики, загроможденные блюдами с наггетсами. Я присмотрелся и возликовал – там был Горазд!

Еще плотнее прижимаюсь к колонне. Горазд никак не реагирует на появление сыщика, тот аккуратно присаживается к нему за стол. Я, разумеется, не слышу, о чем они беседуют, но это ясно и без слов. Детектив извлекает из кармана наживку – браслет, который я передал ему несколько часов назад. Горазд, не сказав ни слова, забирает украшение и прячет его в карман. Он, возможно, все понял, но не подает виду. Я размышляю, направиться ли мне к ним сейчас или дождаться, когда сыщик уберется восвояси. У меня нет цели обличать Горазда, все и так на поверхности, поэтому присутствие постороннего ни к чему.

Я терпеливо жду в засаде. Детектив поднимается, нахлобучивает панаму и следует к выходу. Выглядит он униженным. Я собираюсь с духом. Сейчас или никогда. Я подойду к нему и потребую сатисфакции. Или хотя бы оставить меня в покое. Я скажу ему, что творчество не терпит контроля, соглядатаев, контрактов и прочих мелочей, потому что в мелочах – дьявол, то есть, он, Горазд. Я скажу, что он не на того напал, потому что с меня нечего взять, я ничего не знаю о том, что ему нужно – о книге, настоящей книге, а не натужной выдумке, книге, написанной мною о самом себе, но при этом интересной миллионам, о, чего уж там, шедевре. Я скажу, что не умею писать таких книг и никогда не умел. Я скажу, что я поденщик, ремесленник, призрак, но никак не писатель, потому что писатели – это те, кому плохо оттого, что они писатели, это те, кто пишут в стол, в сердце, в гроб, в могилу. Ты читаешь их книги и мечтаешь закончиться в тот миг, когда заканчивается одна из них. И если ему требуются мои извинения, то пожалуйста, я принесу ему извинения. Но если он их не примет, если продолжит требовать, запугивать, если скажет, что ничего не закончилось, что я должен что-то написать и чем быстрее тем лучше… тогда я убью его. Я схвачу с чужого стола нож и раскромсаю ему лицо, придушу, разгрызу сонную артерию, если потребуется. Я уничтожу в его лице любое напоминание о том, что у меня могло быть писательское будущее. Сотру в порошок надежду написать что-то стоящее. Она мне не нужна.