Пленник моря. Встречи с Айвазовским

Думается, что никогда И. К. Айвазовский никому не мог говорить, будто бы в ранние годы его «отвлекали от работы удовольствия, путешествия, семейная жизнь, светские обязанности и чтение». Напротив, в своей переписке он упоминает, что «никогда не забывал для удовольствий работы», и привожу здесь подлинные слова самого И. К., написанные его рукою: «Годы моей молодости не бесплодно для меня проходили. Это было счастливейшее время моей жизни, вселившее во мне отрадное сознание, что я по мере сил моих и способностей оправдал монаршую ко мне милость и оправдал ожидания, которые на меня возлагали соотечественники». О «постоянных, прилежных занятиях» (как И. К. выражается) за границей и о его плодотворной деятельности в чужих краях свидетельствует лучше всего количество выставок: более 48 раз за границей и 63 – в России.

«Пламенная любовь моя к искусству за все время пребывания моего за границей охраняла меня от всяких искушений», – говорит он в одном месте своего письма. Скромность и воздержанность его во дни молодости во время посещений кружка «братьев» К. П. Брюллова и М. И. Глинки выражаются и в другом месте его письма, написанного 20 лет назад, в похвалах К. П. Брюллова, каявшегося в своей невоздержанности за «дружескими» беседами кружка. Так что об «удовольствиях», отвлекавших его якобы от занятий искусством, не могло быть и речи.

«Путешествия», по словам самого И. К. Айвазовского и по моим наблюдениям, могли только способствовать развитию в нем любви к искусству. Влиянию путешествий художник приписывал полное ознакомление с природой и не только, но думал, что она отвлекает его от любимых занятий. Но еще ровно за 2 недели до смерти, прощаясь с нами при отъезде на юга, говорил о том, что собирается совершить новую поездку в Италию для того, чтобы «поработать там так же деятельно, как в пору молодости». Об этой поездке и значении ее незадолго до смерти он писал в письмах, извлечение из которых помещено мною в «Новом Времени» еще при жизни его. Кстати здесь приведу следующие слова его:

«Разъезды по берегам Неаполитанского залива вполне ознакомили меня с колоритом итальянских небес, воды и тайнами тамошней воздушной перспективы».

«Я вдохновлялся не раз живописными окрестностями чужих краев при эффектном освещении или в какой-нибудь момент бури и т. п. и сохранял воспоминание о них, – писал проф. И. К. Айвазовский и прибавлял: – Я, как пчела, сосал мед из цветника, чтобы привезти благодарную дань царю и матушке России!»

Начало своей европейской славы он приписывал тем же заграничным путешествиям.

Выставке картин и видов Кавказа, на собранные средства с которой устроена его знаменитая феодосийская галерея 25 лет назад, мы обязаны его продолжительным путешествиям в 1868 г. по Кавказу. Чудный край, дикие красоты которого вдохновляли Пушкина и Лермонтова, надолго привлекли к себе внимание художника и дали, по его словам, кисти его тот простор, тот величавый взмах, который дают громады гор с их снеговыми вершинами, ущельями и водопадами. Даже путешествие в Египет в ноябре 1868 г. исполнило его поэтическими восторгами, и, по словам его, «присоединило несколько новых данных его богатому запасу прежних впечатлений в художественной памяти». Пески Египта, кучи финиковых пальм, белые стены зданий, отчетливо выделявшиеся на фоне сапфирного или рдеющего, как расплавленный мед, африканского неба, – скоро были перенесены кистью художника на его картины. Поездка в Константинополь в 1874 г. дала возможность ему изучить яркий колорит азиатского Востока и писать в течение 3 недель пребывания в нем шесть больших картин по рисункам султана Абдул-Азиса и до 15 небольших – по своему собственному вдохновению восточною природою Турции и т. д.

Из этого видно, что путешествия нисколько его не «отвлекали от работы», а напротив, усиливали его кипучую художественную деятельность и способствовали ее развитию.

Не касаясь «семейной жизни и светских обязанностей», которым оставался неизменно верен, как и во дни молодости, в последние годы наш знаменитый художник, перейду к последнему пункту – чтение, о котором дважды упоминает автор беседы с И. К. Айвазовским, приписывая ему слова: