Пленник моря. Встречи с Айвазовским

«И наконец, чтение… Читать я почти перестал, так как чувствую, что новые мысли и образы вытесняют мой обширный запас с юности набранных бесчисленных водяных и световых художественных впечатлений, переработки и перестановки коих хватит на много лет…» Прекрасно как будто бы сказано, но относительно правдивости этих слов я склонен к сомнению, основывая свое подозрение на том неоспоримом факте, что при своей деятельной, как всегда, работе, последних выставках и знакомых, находясь в Петербурге и приехав сравнительно на короткое время, проф. И. К. Айвазовский успевал прочитывать несколько журналов и газет почти ежедневно и читал всегда без очков. Он живо интересовался до последнего дня политикой и литературой, выписывал в Феодосию до 20 газет и журналов и вел, несмотря на свои годы, деятельную аккуратную переписку, перечитывая и увлекаясь, как в молодые годы, со своими друзьями: Гоголем, Майковым, а также Пушкиным, Тургеневым, Ренаном и другими авторами. Вечно, по его собственным словам, ища вдохновения и владея мечтой о создании новой, носящейся в воображении его картины, живя на берегу вдохновлявшего его Черного моря, он не испытывал нужды в «переработке» и «перестановке» «на много лет» прежних впечатлений.

Справедливость моих слов и восприимчивость его к новым впечатлениям доказывают и его посмертный альбом и этюды его из нашей северной природы, написанные и талантливыми штрихами только намеченные, как бы темы для будущих картин, в этом альбоме в Петербурге почти за месяц до смерти. Альбом этот он мне показывал.

В заключение позволю себе заметить, что И. К. Айвазовский никогда не говорил, что последнее громадное вдохновенное полотно его, написанное в прошлую зиму и изображающее Петра Великого, подающего из финских шхер в бурю сигналы погибающему судну, написано было в первый раз 50 лет тому назад, по заказу Пашкова. Он говорил мне и другим недавно еще так, что картина эта первоначально написана была им еще в 1846 году на сюжет, где-то им вычитанный, для жившего тогда в Петербурге мецената и покровителя искусства миллионера Яковлева. «Об этом узнал государь Николай Павлович и осчастливил меня своим посещением. Картина ему очень понравилась, – рассказывал нам И. К. Айвазовский. – „Как ты думаешь, – спросил он меня. – уступить мне ее Яковлеву?“ Я убедил его величество, что Яковлев сочтет себя счастливым. Государь купил картину и подарил ее своему сыну, великому князю Константину Николаевичу. Она висит в Мраморном дворце. Но мне самому эта картина не нравилась, и я тогда же дал себе слово написать ее еще раз. Теперь, через 64 года, я сдержал это слово, и второй картиной, настроение которой, можно сказать, почти всю жизнь я отыскивал, пока достиг поэтического впечатления и нашел сочетание яркого света и красок, я доволен гораздо больше, чем первой». Так говорил сам художник мне и присутствовавшему при нашем разговоре г. Протопопову вскоре по приезде своем в Петербург. Стало быть, «история картины» передана также неверно г. Г. Д. и требует исправления.

«Петр I при Красной горке, зажигающий костер для сигнала гибнущим судам своим». Художник И. К. Айвазовский. 1846 г.

Глава XIV

Картинная галерея И. К. Айвазовского. Картины «Плач императрицы Марии Федоровны» и «Встреча Венеры».

Из прекрасной, большой и художественно обставленной белой залы с яркой оранжевой штофной[33] мебелью, бюстами и портретами с автографами и самыми сердечными дружескими надписями великих мира сего, Иван Константинович любил переходить с гостями на большой исторический балкон, где иногда они пили даже послеобеденный кофе. Балкон выходил на сверкающий южной зеленью бульвар и морскую бухту, вблизи которой расстилалось косой уходящее вдаль безбрежное лазурное море. Развалины старинной генуэзской башни придавали всей местности особый исторический колорит, но и на самом балконе дома Айвазовского запечатлелась навеки историческая примечательность в виде турецкой бомбы, засевшей в стене во время бомбардировки города в 1878 году. Бомба пробила две стены в его доме и разорвалась в зале. И. К. рассказывал, «что осколком бомбы, лопнувшей в зале, в Феодосии, был разбит его бюст, другой же находившийся в зале бюст А. С. Пушкина уцелел». Как бы в доказательство личной ненависти турок к русскому художнику, Айвазовский in effigio (в изображении) пал жертвою войны, говорил он, смеясь.

И. К. водил приезжих гостей показывать с балкона море и говорил, что слухи о засорении портом морских купаний неверны, что нигде нет такого прекрасного купального курорта, как в Феодосии. Указывая на величественный памятник Александру III во время прогулок по городу, он с благодарностью вспоминал имя почившего императора и рассказывал, как быстро выросла при нем Феодосия и как скоро и отзывчиво откликнулись граждане, когда художник собирал у себя пожертвования, для сбора которых он даже объединил весь Крымский полуостров, побывав и в немецких колониях…