Джек и не представлял, что может быть так больно.
Он смотрел на Августа и Рину, лежащих в ее постели. Она смотрела на него в ответ, вызывающе задрав подбородок, а взглядом, казалось, просила оценить ее наготу. В глазах Августа застыла настороженность.
Полуразложившиеся вороны расселись по всей комнате, за исключением кровати, и следили за ним глазами-бусинами. Вся стая напоминала сплошное море черных перьев, золотых когтей и белых костей. Эти птицы всегда появлялись лишь в судный час. Боль пульсировала в одной половине его головы и в самом центре груди, взгляд скользил по смятым простыням, километрам обнаженной кожи и зажженной сигарете в зубах у Рины.
Может, его за что-то наказывают? Неужели тут, как и во всем остальном, есть правила? Должен ли он полностью, до последней клеточки, пожертвовать собой, чтобы обрести свободу? Отдать жизнь, зрение, сердце? Он попятился, но Август сделал приглашающий жест.
– Иди сюда, – сказал он, однако Джек не сдвинулся с места. – Все нормально.
Август подвинулся, освобождая место, как будто это была просто кровать. Обычная кровать, обычный вечер. Вороны внимательно наблюдали за ним. Один из них принялся угрожающе точить клюв о Ринин комод.
Джек скинул обувь и прошлепал по комнате. Воронье на его пути разлеталось, гремя костями и хлопая крыльями. Подойдя к кровати, Джек взялся за простынь и скользнул в компанию к друзьям.
Он еще никогда не лежал рядом с Августом вот так. Ни разу не вдыхал его соленый запах, не видел волосы, приглаженные пятерней и спадающие на лоб вот так. Джек ощутил зависть. Все это предназначалось не для него – для
– Ты как? Что-то стряслось? – осведомилась Рина.
– Нет, я… – Джек смущенно умолк. – Голова болит.