Пляс Нигде. Головастик и святые

Открыв глаза, увидел свои ноги, бултыхающиеся под водой, как поплавки. Тело валялось на берегу. Руки, грудь, борода – весь я был в чём-то липком. Дед Герой и четыре Николая катались по земле, держась за животы, попёрдывая от хохота.

– И-и, Головастик… и-и милый, – икал дед Герой.

– Палтаплы, палтаплы! – гомонили остяки.

Хотел спросить, что происходит, но накатила тошнота. Изо рта полилась зелёная тина. Похоже, я хорошо наглотался воды.

Во всём теле была слабость, даже кости казались мягкими, и не получалось ни встать, ни сесть.

– Лежи, – велел Герой, утирая слёзы. – Не дёргайся, а то помрёшь.

Они загрузили мою тушку в лодку и повезли на хутор, продолжая смеяться. Помню, как в тумане, что лежу перед домом. Женщины приносят тёплой воды. Герой помог раздеться, самолично обтёр меня тряпкой и укрыл двумя одеялами.

– Теперь отдыхай.

– Холодно! – я дрожал, как студень.

Дед развёл костёр, уселся рядом, пыхтя трубкой. Тёплый воздух начал понемногу облизывать меня, погружая в детское забытье. От дома слышались оживлённые голоса. Хозяева затевали праздник, готовили стол. А я по-прежнему не чувствовал ни одной твёрдой кости в теле и жаловался на этот феномен слабым голосом.

– Не боись! – утешал Герой. – Твёрдость свою ты уже показал. Всех удивил. Нас развеселил. Косточки тебе назавтра вернут. Будешь крепкий, настоящий. А во сне тебе зачем?

– В каком сне? Почему ты так говоришь?

– Кто ж тебе скажет, если не я? Другие сами не знают, где они. И не хлюзди, пожалуйста! Я с тобой. Вот уйду – тогда плачь.

– Не уходи!

– Я старик, мне отлить надо.

Он легко поднялся на ноги. Бесшумно, шустро, бочком просеменил в тень деревьев и там исчез. Тут же раздались шаги, появились Николаи, гремя посудой и своими жёнами. Все облизывались. Причмокивая, распеленали меня, полужидкого, и разделили.

Я превратился в икру. Вот что случилось. Лежал в десяти мисках, глядя, как приближаются большие ложки, которые живого меня зачёрпывали и отправляли в рот. Я умирал, но не до конца, потому что был одной икринкой и всеми порциями сразу. Заметил, что две тарелки стоят нетронутые – на мою долю и для Героя. Догадался, что весь я не умру, потому что не буду же лопать самого себя. Я ж не самоед! Это означает, что бессмертие возможно. Только успел я так подумать, как за стол приземлился дед Герой с криком: ветерану двойная порция! Съешь – умрёшь, не съешь – помрёшь. Для вечной жизни нужен третий путь. В руках он держал эмалированный тазик, куда слил меня из обеих тарелок. Я зажмурился,

49

а когда открыл глаза, их было всего два. Вот не думал, что это такая радость. Даже помигал ими по очереди, чтобы убедиться.

Картинка перед глазами была такая. Двор дома, бабы, сидя на корточках, вытирают посуду пучками травы и газетами. Среди женского коллектива вертится Герой, щиплет и гладит задницы. Бабы смеются и повизгивают. Мужиков не видно.

– Эй, – позвал я. – Сколько времени?

– Дохрена! – ответил дед, помогая мне встать на ноги. – Пойдём сожрём, чего найдём.

Мы зашли в дом, где нашли на столе горячего копчения маленьких ершей, из всякой икры котлеты, с нельмой пироги, стерлядь сырую и вяленую, жареных карасей, ушицу из окуньков, солёного налима и щучьи головы, обсосанные начисто. Под столом валялись проспиртованные Николаи. Герой сказал, что они теперь два дня будут как мёртвые.

– У них такая химия. Пробку понюхали, и с копыт. При царе их мучали, не давали водку пить. А советская власть, видишь, освободила…

– Дед, ты сто лет живёшь в этой стране. Скажи, при какой власти лучше?

– А тебе не один хрен, какая в твоём сне власть? Советов или приветов? Поклёпов или наветов?

– По-человечески можешь объяснить? Или сам не знаешь?

– По-человечески, Головастик, только ты можешь объяснить, что тебе снится. Других не слушай, у них свои сны, для тебя бесполезные. Умный человек с утра прикидывает – чей это сон? Если чужой – надо из него просыпаться.

– Вот что ты заладил одно и то же “сны, во сне”? Я, может быть, хочу жить в настоящем мире.

– А это где?

– Да в манде!

– В манде бы и я навечно прописался. Но знаешь какая беда? Там делают только временную регистрацию, – он хихикнул; наверное, шутка показалась ему смешной.

Старость – не радость, а всё-таки обидно, что под конец люди всегда с ума сходят. Читают книжки, интересуются фактами и смыслом жизни, потом раз – и ку-ку, у мозга вышел срок годности. Говорят, кроссворды помогают от маразма. Но этому уже поздно. Я подцепил вилкой котлету, собираясь её заточить, и поймал внимательный взгляд Героя. Он уставился на вилку, которую я держал в правой руке. Это была моя рука, живая и тёплая. Я отвык уже от того, как хорошо со второй рукой, и обрадовался, что она ко мне вернулась.

– Настоящая? – спросил дед.

– Сам, что ли, не видишь?

– Конечно, не вижу, дурень. Это ведь ты смотришь на неё.

– А ты?

– А я старая свинья, – ответил дед и захрюкал.