Пляс Нигде. Головастик и святые

Я не видел лица, но чувствовал на себе взгляд пространства. Это и был Главный. Его взгляд был вопросом, на который существовала тысяча ответов, но только один позволял остаться на земле. Все остальные означали желание умереть, раствориться в потоке. Это было не плохо и не хорошо, но очень соблазнительно. Я узнал, что никакой твёрдой земли под моими ногами никогда не было, что макушкой я подвешен к небу, всему на свете придающему вертикальную силу. Магнит небесный вытягивает из зёрен деревья, и людей заставляет вставать по утрам. Не будь этой силы, всё живое полегло бы, как трава. Мы не видим её, пока живём, а когда умираем – видим.

Взгляд Главного показал сладость смерти, скрытую в горечи страха, и позволил выбирать – туда или сюда. Это был царский подарок. Взамен от меня ждали одной услуги: надо было выбросить мусор. Лет сто никто в мире этого не делал. Я увидел мешок. Трудно было понять: большой или не очень? Когда на него смотришь, мешок увеличивается, прямо вырастает до неба. Когда отворачиваешься, кажется, что ничего особенного. Мешок как мешок. Внутри пепел из трубки мира, которую курит Главный. Война – курит, эпидемии – курит, советская власть – всё время курит. Вот и накопилось дерьма. А вынести некому. Почему? Взгляд пространства стал удивлённым. Ты требуешь объяснений? Я увидел трубку, которую Главный подносит ко рту. И понял, что сейчас будет – одна затяжка, и меня не будет. Широко раскрытыми от ужаса глазами я закричал: “Да! Беру на себя ответственность за мировое дерьмо!”

Главный кивнул, и моё решение вошло в мир. Появилось в мире незаметно для других людей, как не замечает никто появления нового дерева в лесу. Или ещё одного мешка на свалке.

Лицо передо мной вспыхнуло светом и замерцало, а потом превратилось в знакомую картинку. Николаи сидят на корточках, молчат, ничего не говорят. Только я теперь видел, какие они красивые, словно из воды вынырнули. Дед Герой посмотрел на меня уважительно и сказал:

– Ну всё. Готов! Открывай глаза.

52

Голова гудела, как матрёшка, в которую залезла муха. Открытие глаз взрывало мозг. Мир переворачивался, как чёртово колесо. Потолок, окно, ковёр на полу, ковёр на стене, люстра на потолке. Стоп! – приказал я миру. Сжал виски руками, чтобы унять головокружение. Стыдно так напиваться!

Зеркало разделяло эту мысль. Оно не могло узнать человека, которого отражало. Человек был не в фокусе и не в своей тарелке, как будто собрался бежать от волков и обнаружил змею в сапоге. Наконец зеркало навело резкость, и я увидел Адама-Марию с искажённым лицом. Ему хотелось прочь отсюда, в сторону ближайшей цивилизации, где можно купить билет домой, забыть, как страшный сон, Россию и её сибирские кошмары.

Мне стало жаль этого типа с его неясной национальной ориентацией, а ещё больше – первых секунд пробуждения, когда Я было чистым, ничьим. Но делать нечего. Якорь брошен. Предстоит собирать в голове осколки вчерашнего, извиняться перед хозяевами. Для начала неплохо бы разведать обстановку. Слабыми ногами я пересёк комнату и выглянул за дверь.

Там была кухня. Жена Бороды накрывала к завтраку на большом круглом столе.

– Доброе утро, Адам, – приветствовала она моё появление. – Отдохнули? Садитесь, пейте кофе. Вам скоро ехать.

Я не помнил её имени, это усугубляло неловкость момента.

– Прошу меня извинить…

– Даже не думайте ни о чём! Вы не виноваты. Я на Володьку сердита за то, что вчера бросил вас одного.

По русской привычке не церемониться с личным пространством другого, женщина опустила руки мне на плечи и силой усадила за стол, где, в окружении тарелок с маслом, сметаной, творогом, грибами, огурцами и ветчиной, дымилось блюдо варёной картошки.

– Вы кофе с сахаром?

Я кивнул. Она щедро насыпала растворимого кофе в полулитровую, не меньше, кружку, положила четыре кубика сахара, но вспомнив, что у неё есть сгущённое молоко, добавила сгущённого молока, влила кипятку и подала напиток, который напоминал огромную жидкую конфету. Только я к ней присосался, на столе возникла миска оладий, плавающих в малиновом варенье. Патока гостеприимства обволакивала.

– Отец Роман! – сладким голосом позвала хозяйка. – Батюшка, вы идите кушать оладушки!

О.Роман вышел к столу во всеоружии христианского смирения. Даже не поморщился, когда ему облобызали руку. Кофе для него был подан в кружке размером с призовой кубок. Гора оладий кренилась перед ним, как Вавилонская башня. Он благословил утреннее изобилие и приступил к штурму. Это была нелёгкая работа. Как только о. Роман сокрушал верхний ярус, хозяйка суетливо надстраивала башню заново. После того как дорогой гость употребил около килограмма еды, женщина немного успокоилась и решила, что пришло время светской беседы.

– Батюшка, я никак не пойму, всё-таки главнее кто: римский Папа или наш патриарх, а?

– Русь крестили до раскола церквей. То есть, в католическую веру, – дипломатично отвечал о. Роман.

– Да вы что?! – восклицала хозяйка и руку прижимала к груди, словно услышала невероятную сплетню.