Пляс Нигде. Головастик и святые

Давно я не видел таких чётко простроенных молодых людей. В нём всё было прекрасно – и лицо, и узел галстука, и французский прононс. Как старый распиздяй, я немедленно проникся к нему уважением и завистью. Чем-то он напоминал сентиментального карьериста Джона из истории, рассказанной Фарбом. Можно было не сомневаться, что парень далеко пойдёт, сочетая в себе рациональное планирование с искренним человеколюбием. Заметив, что я потерял нить разворачивающейся перед нами юридической драмы, он взялся переводить на английский ход судебного заседания.

Дело, на которое мы так спешили, оказалось просто блеск. Судья была в кедах, подсудимые – в дредах. Два дебиловатого вида юноши, ровесники века, устроившие подпольный бордель на квартире своего приятеля-инвалида. Они приводили туда девиц с клиентами – и обещали своему другу с ограниченными возможностями 100 евро в неделю за содержание притона и минет в придачу. Через месяц хозяин дома инвалидов потребовал денег и секса. Но подсудимые сказали ему сидеть тихо, кончать в кулак и не вякать. Иначе они его убьют. Парень, однако, не испугался и покатил на своей коляске в полицию, где его сразу признали невинной жертвой. Это показалось мне странным – разве он не был соучастником, предоставляя хату для коммерческого секса?

Будущий юрист из Бостона объяснил, что по закону – всё норм, денег парень не получил, к тому же доносчик – лучший друг правосудия. А если в придачу инвалид, то вообще – почти святой.

Надо же, как везёт некоторым гопникам – даже судят их не где-нибудь, а на острове Ситэ, словно каких-нибудь тамплиеров. Я спросил у Инги:

– Почему так?

– Наверное, по месту жительства, – предположила она.

Вот что значит – хорошая карма.

Далее мы выслушали забавный диалог между судьёй и одним из обвиняемых, который в свободное от сутенёрства время работал младшим воспитателем детского сада.

– У вас нашли марихуану. Как часто вы её употребляете?

– Стараюсь бросить, ваша честь.

– Вопрос был: как часто вы употребляете?

– Сейчас уже реже, чем раньше.

– Вы понимаете вопрос?

– Да. Но я, правда, стараюсь уменьшить дозу.

– Вы хотите сказать, что раньше курили марихуану чаще?

– Да. Раньше курил много.

– Много – это сколько?

– Двадцать-тридцать косяков в день.

– А сейчас?

– Ну, сейчас уже меньше.

С доброй улыбкой переводя для меня этот важный разговор, юный американец параллельно делал записи в своём блокноте и просматривал на планшете уголовно-процессуальный кодекс Французской республики.

– Какой молодец! – шепнул я Инге, имея в виду не подсудимого, а нашего нового знакомого.

– Да, – ответила она. – На таких зануд я насмотрелась, пока жила в Бостоне.

– В прошлой жизни?

– Нет, почему, в этой.

– Когда ты всё успела?

– Сама не понимаю.

В этот момент адвокат начал зачитывать положительные характеристики обвиняемых с места работы.

– Пойдём уже?

– Ты не хочешь узнать приговор?

– Пусть это останется для меня тайной.

Я предложил нашему бостонскому Вергилию немного расслабиться и пропустить по стаканчику. Он ответил, что сейчас начнётся самое интересное – прения сторон, и к тому же он совсем ничего пьёт. Никогда. “Je suis desole”[7], – сказал он, и вид при этом имел такой, словно и правда жалел об отсутствии алкогольной зависимости. Славный парень.

На улице было много солнца и китайцев. Ещё не сгоревший собор Парижской Богоматери радовал глаз. На постаменте Карла Великого зеленело граффити, исполненное размашистым готическим шрифтом: SS-Brigad-führer. Прикольные ассоциации возникают у людей с баллончиками краски. Кстати, я ведь обещал поэту СС прославить “Зоофилов” на берегах Сены. Вот они – берега. Но заниматься этим почему-то не хочется.

Мы перешли на Левый берег, постояли у фонтана, из которого архангел Михаил замахивался мечом, недоумевая, откуда столько грешников навалило в рай, и двинулись наверх, к Пантеону, по крутой и узкой улице De la Montagne Sainte Geneviève.

Инга хотела развлечь меня маятником Фуко и гробницей Вольтера.

Святая Женевьева, в честь которой названа улица, ведущая к Пантеону, при жизни защитила Париж от нашествия гуннов, и после своей смерти в 500 году нашей эры продолжала крышевать любимый город от всех напастей, которые посылал любящий бог-отец. Включая викингов, чуму, англичан, гугенотов и туристов.

За тысячу с лишним лет у Женевьевы накопилось так много заслуг перед городом, что решено было воздвигнуть в её честь нечто прежде небывалое. Пятнадцатый Людовик начал, а Шестнадцатый закончил строительство грандиозного здания с куполом и колоннами. Объект сдали в эксплуатацию накануне Великой французской революции. Атеистически настроенная чернь осквернила храм прежде, чем его успели освятить. Безумный якобинский трибунал приговорил Женевьеву к символической казни – её мощи сожгли на Гревской площади. Пепел бросили в реку. Пантеон сделали мавзолеем героев революции. Вечно эти революционеры приходят на всё готовое.