Пляс Нигде. Головастик и святые

Я ни секунды не верил, что мы вновь встретимся, однако мы встретились, и благодаря нашему второму и последнему свиданию (во время которого я смешал пиво и бордо, чего бедная Лиза не смогла перенести) мне выпала удача познакомиться с фантастической русско-украинской компанией. Мыкола, Олег, дядя Вова – гарный хлопец, клоун и ювелир – очаровали меня на всю оставшуюся жизнь. Вот для чего нужна была эта череда случайных встреч – Ясмина Хандра, Актуальный Художник, бедная Лиза, – чтобы я обрёл новых друзей на Новом мосту. Мы пели Высоцкого, жарили королевских креветок и отливали в Сену с того места, где тамплиеров сожгли на стрелке Ситэ по приказу Филиппа Красивого. Однако сожгли не всех, как выяснилось, – некоторые уцелели и оставили потомство. В баре, куда мы завалились погреться и освежиться после вечеринки на мосту, сидел с бокалом пива обычный на вид француз, который чокнулся с нами и сказал: “Что, опять пошёл дождь?” Олег ответил: “Нет, это наши слёзы, мы оплакиваем Жака де Моллэ со товарищи”. “Как интересно, – улыбнулся француз. – А я – член ордена тамплиеров с 1998 года”. Мы так офигели, что невежливо воскликнули: “Гы! Чем докажешь?” Он пригласил нас на улицу и торжественно открыл багажник своего “ситроена”, где лежали рыцарский меч в красивых ножнах и белый плащ с красным крестом. Демонстрация этих предметов совершенно нас убедила. Я хотел подержать меч, но мне было отказано – это разрешается делать только тамплиерам и только в специально отведённых местах. Мыкола заявил, что мы готовы посвятиться в рыцари прямо на этой парковке, и все мы согласно закивали головами, но француз ответил: увы, он не обладает достаточно высоким градусом в иерархии ордена, чтобы совершить такой обряд. Хлопнув его по плечу, Олег сказал, что повысить градус вообще не проблема, и мы вернулись в бар, намереваясь подпоить француза и как-нибудь залогиниться в ордене по пьяной лавочке, но тут дядя Вова погнал свою любимую телегу “Париж – это наша русская земля”, и француз напрягся, когда ему перевели, – наверное, вспомнил бородатые истории о казаках, пасущих коней на Елисейских полях…

Всё это было потом, в субботу. Той ночью после вечеринки с Актуальным Художником я возвращался домой по бульвару Мажента совсем один. Не доходя Восточного вокзала, повернул на фабур Сен-Мартен, привокзальную улицу, которая и днём не отличается красотой, а в темноте – просто готический ужас: редкие фонари, словно жёлтые алмазы, освещают только столбы, на которых висят, первые этажи задраены железными шторами в потёках мочи и кляксах граффити, вдоль тротуара мечутся нервные тени – довольно крупные крысы бегут от Сталинграда к вокзалу.

Чем дальше я шёл, тем гуще становился трафик грызунов. Приходилось уступать им дорогу, чтобы не отдавить чей-нибудь хвостик. Возле станции метро, на углу, где висит вывеска “Хамам Сталинград”, я встретил существо, напоминающее чёрную медузу в джинсах, в огромной растафарской шапке, с дредами до колен. Развинченной походкой крысиного короля лавируя в гуще стаи, оно приблизилось, загородило дорогу и хриплым голосом потребовало: гони деньги, чувак, tout de suite!

Я огляделся. Численное превосходство было на стороне тьмы. Наверное, так же чувствовали себя перед казнью Сен-Дени, Де ла Барр и Жак де Моллэ – враги торжествуют, бежать некуда, спасти может только чудо. В моём случае – древняя магия родной речи. К сожалению, я не помнил наизусть ни большого, ни малого Петровского загиба, поэтому использовал самую элементарную защитную мантру. Я крикнул в тёмный лик медузы:

Пиздуй нахуй, уёбище!

Уёбывай в пизду, блядская хуйня!

Заклинание подействовало. В чёрном небе проклюнулась утренняя звезда Венера, и Медузу как ветром сдуло вместе с его войском. Они бежали по Сен-Мартену, поджав хвосты.

Вот неспроста на родине нашего великого и могучего век от века запрещают мат. Верховная власть в России всегда старалась максимально разоружить своих подданных.

Разговор о страшной силе русского мата зашёл в магазине “Глоб” на презентации романа “Головастик и святые” при забавных обстоятельствах.

Вообще-то литературные вечера по всему миру, от Абакана до Ялты, проходят одинаково: автор волнуется, публика вежливо скучает, потом все немного пьют и разбредаются по домам, поставив галочку в графе “Культура”.

От “Глоба” я ничего сверхъестественного не ожидал в этом смысле. Хоть и Париж, а всё равно – литературный вечер.

Но выручили эмигранты. Когда я закончил чтение и ответил на вопрос о творческих планах, а Франсуа всё это перевёл, со своего места поднялась очень пожилая дама в шляпке с белым цветком и высказала неожиданную претензию.

– Перед началом вечера вы обещали нам нецензурную лексику 18+, но мы так и не услышали от вас ничего страшнее слова “жопа”.

– Мадам, уверяю, что в этой книге встречаются более “страшные” слова. Но вы уверены, что хотите их слышать?