Но есть и минусы. По причине шустрости меня решили отправить с паспортом Натана в русскую визовую службу. Фотограф устал, было бы жестоко тащить его к нашим бюрократам. Вдобавок он должен ухаживать за своей подругой Кэтлин, у которой никого больше нет. Ухаживания начались ещё в Лэйк-Плэсиде, когда обоим было по семнадцать и они мечтали о покорении Нью-Йорка; романтическая пара из захолустья, небо в алмазах. Вот только мечты в Новом Свете не имеют привкуса несбыточности. Нат и Кэт достигли поставленных целей. В какой-то момент она даже превзошла своего друга юности по крутизне достижений.
В семидесятые годы Кэтлин была кинокритиком “New Yorker”. Вуди Аллен и Мартин Скорсезе, Дастин Хофман и Джек Николсон трепетали, ожидая её рецензий. Она лично знала Годара и Феллини, ездила в Канны, Венецию, Токио, Берлин, и однажды входила в жюри Московского кинофестиваля. У неё есть фото с Тарковским на Красной площади. Какое тогда было кино! Какая свобода! Люди семидесятых годов перестали бояться непонятного, полюбили странное, отбросили привычное, и казалось – вот-вот станут по-настоящему свободны.
Но, увы, это были последние времена. В 1981 году изобрели пульт для телевизора – и все сразу захотели эту игрушку. Люди думали, что получат ещё больше свободы, летая с одного канала на другой и выбирая самое лучшее. Сейчас они точно так же прыгают по интернет-сайтам, как блохи по дивану. Ничего “лучшего” они так и не нашли. Зато сознание благодаря пульту стало размытым, нечётким, память хуже, чем у канарейки, вместо фильмов – сериалы, где всё время повторяют одно и то же, и фильмы, выходящие в большой прокат, имеют сильный привкус мыла. На фестивали Кэтлин давно не приглашают, её мир сжался до размеров квартиры на Манхэттене, приёмной доктора и маршрутов прогулок, на которые она выходит с Натаном, когда он приезжает в Город из Адирондака, потому что Кэтлин забывает свой адрес, имена и лица людей, особенно новые. Мы знакомились с ней трижды, и каждый раз она, очаровательно улыбаясь, произносила этот печальный монолог о времени и о себе.
Натан хлопочет вокруг Кэтлин, как суперзаботливый Бэтмен, и надо беречь его силы. Они ещё понадобятся ему в Сибири. Короче говоря, я взял на себя роль курьера, тем более что никогда раньше не держал в руках паспорт гражданина США и не знал, какой он внутри красивый: 26 страниц с картинками, вид на Землю из космоса, Декларация Независимости, Дикий Запад, пахари, бизоны, ковбои, тотемы и какие-то военно-морские баталии – всё изображено в цвете и в лучшем виде, с цитатами из президентов, поэтов и индейцев.
Путь в консульство был долгим, но я не скучал, изучая американскую историю по паспорту мистера Фарба. Особенно впечатлил меня государственный орёл на двенадцатой странице – с круглыми выпученными глазами, как у Джека Николсона в фильме “Сияние”.
Осенним утром, когда морозные пальцы октябрьского ветра хватают прохожих за голову, мы покинули Нью-Йорк на арендованном джипе “Гранд Чероки”, которым управлял Петер – единственный среди нас, у кого были водительские права.
Мы выехали втроём (Натан обещал автономно прибыть на следующий день), на север, в горы. Адирондак – хоть имя дико, но мне ласкает слух оно. Мы долго не могли запомнить это название и говорили “железная утка” (iron duck), пока я не вычитал в словарях, что на языке ирокезов Адирондак означает “жрать деревья”. Когда-то давно индейцы, жившие неподалёку, дразнили этой кличкой индейцев, живущих в горах: дескать, хреновые охотники – древесной корой питаются. А потом явились белые колонизаторы, и от индейцев осталось одно название.
Мы пересекли Гудзон, куда, по утверждению Маяковского, безработные сигали с Бруклинского моста, хотя тот висит над рекой Ист-ривер, и надо перепрыгнуть целый Манхэттен, чтобы утопиться там, где хотел поэт.
За Гудзоном начались безумные развязки Нью-Джерси, клубок хайвэев, где пришлось кружить целый час, пока Петер не отыскал единственно верную дорогу, и нам открылась другая Америка: поля и леса, призрачные городки из одной улицы, которые мы проскакивали за одну минуту, белые домики среди деревьев с оранжевыми тыквами на крыльце, оскаленными, как в кошмаре вегетарианца.
Вдоль трассы были щедро натыканы синие таблички TEXT STOP, обозначавшие придорожные карманы для отправки эсэмэсок. Но я прочитывал их как повелительное требование бросить литературу, перестать писать, не рисковать жизнью, сосредоточиться на дороге, смотреть, куда едешь, думать о хорошем, о том, что впереди столько праздников – Хэллоуин, День Благодарения, Рождество, и о подарках детям нужно позаботиться заранее, пока торговцы дают скидки.