Пляс Нигде. Головастик и святые

“Это здоровая реакция, нормальный катарсис. Даже не знаю, как назвать человека, который не прольёт слезинки в таком путешествии? Когда большая семья, живущая на куске полиэтилена между рынком и кладбищем йогинов, приветливо улыбается тебе, как родному; когда велорикша с седыми усами упаковывает в свой тук-тук восьмерых дочерей, в школьной форме похожих на фиолетово-красных попугайчиков; когда брахман во всём белом совершает огненную Ганга-пуджу, и то, что было человеческим телом, превращается в пепел; или когда на рождественском алтаре у местных католиков видишь фигурку Микки-Мауса в компании Девы Марии.

На второй месяц моего первого индийского трипа я начал писать рассказ о человеке, специально приехавшем в Индию, чтобы плакать. Таким образом он хотел очиститься от стыда, из которого состояла его жизнь. Но я не мог придумать, чем закончится история рыдальца. Потом вернулся в Россию, к грубым людям, в суровый климат, и рассказ показался дико сентиментальным, как болливудский фильм. Каждая история хорошо растёт на родной почве. Посмотри на Религиозный Фикус в штате Бихар, он же дерево Бодхи, под которым достиг просветления Будда Гаутама, – как этот Фикус высок и раскидист, в двадцати метрах над землёй колышутся его ветви, – и сравни с карликами, торчащими у нас на Севере из цветочных горшков”.

За перепиской я упустил момент, когда мы ушли с хайвэя на просёлок и покатились через лес, выглядевший дико и непролазно, только изредка мелькали хутора с тракторами во дворе и распаханные поля. Почти над каждым сараем гордо реял звёздно-полосатый флаг. Мы оказались в сказочной крестьянской Америке, где люди чувствуют себя первопроходцами, вгрызаясь в чащу, и голосуют за Трампа.

Просёлок оставался идеально ровным слоем асфальта, пока наш Чероки не ткнулся носом в табличку private road, указывающую на грунтовку.

– Нам сюда, – скомандовал Толик.

О, чудо! На целую неделю мы стали владельцами дремучего леса и огромного поля на берегу реки, где стоял двухэтажный дом, наши апартаменты.

Девять диких цесарок цепочкой шли с водопоя в сторону опушки леса, когда мы подъехали к дому. Птицы не обратили на джип никакого внимания.

Петер выключил мотор – и мы поняли, что такое настоящая тишина. Цесарки скрылись за деревьями, кроме нас троих, в мире не осталось других живых существ, и только шелест полевых трав на ветру подчёркивал отсутствие звуков.

– Офигеть, какая тишайшая тишина! – радостно заорал я на весь лес, и мы поволокли в дом свои вещи.

По ходу Толик рассказывал, что дом этот не простой, а старинный, чуть ли не XIX века, и когда-то здесь было настоящее имение с лужайкой для гольфа, ныне превратившейся в дикое поле, и собственным каменным мостом через реку, который обрушился много лет назад, когда дворянское гнездо купил сценарист из Голливуда (тоже не простой, а увенчанный лаврами “Оскара”). Говорят, что здесь гостил Хемингуэй и что-то сочинял по утрам после вечеринок, сидя на этой террасе с пишущей машинкой. Ну, точнее, не совсем на этой, потому что ещё до войны киношники умудрились спалить дом во время эпической пьянки до основания, а затем сценарист продал землю с пепелищем, однако новые хозяева восстановили всё, как было, и можно почувствовать себя стариной Хэмом, расположившись с ноутбуком на террасе, глядя на руины моста, 46 сияющих вершин Адирондака и дом мистера Фарба за рекой, в тени деревьев, триста метров по прямой отсюда.

Впрочем, напрямик не проехать: мешает река; приходится фигачить три мили через лес по частной дороге. Интересно, как этим раздолбаям из Голливуда удалось сломать каменный мост?