Пляс Нигде. Головастик и святые

Горы, куда мистер Фарб повёз нашу съёмочную группу следующим утром, были плотно забиты туристами. На каждом повороте дороги люди с айфонами чпокали фантастическую красоту и одновременно жевали forty-six burgers. Как известно, сияющих вершин Адирондака насчитывается ровно 46, и местные жители, кто взошёл на каждую, гордо называют себя “форти-сиксерами”.

– А вы, Натан, покорили все вершины? – задал я дурацкий журналистский вопрос.

– Покорил, – скромно ответил он. – И не только эти. Я поднимался на Килиманджаро в компании моего друга Алекса Шуматоффа, известного канадского писателя и потомка новгородских бояр; кстати, он приедет из Монреаля в субботу, на вечеринку, которую я хочу устроить в честь нашего фильма, приедет и сам расскажет эту африканскую историю. Тогда, на Килиманджаро, с нами были четыре чёрных подружки Алекса, он никак не мог решить, которую из них назовёт своей невестой, и решил забрать в Канаду всех, но паспорт был только у одной! Это гомерически смешная история, джентльмены! Четыре раза за один день я пересёк канадскую границу с негритянкой, и каждый раз это была другая девушка…

Толик сделал мне знак рукой, чтобы я смылся из кадра, и начал расспрашивать Натана о более важных вещах.

Наверное, моего друга очень раздражали таблички “No drone zone”, торчавшие отовсюду и стеснявшие его творческие замыслы. Но, как сказал в XIX веке русский ямщик, опрокинув сани с прусским королём: это, барин, ничего. Обидно, досадно, да ладно. Главное, что дети во Франкфурте были счастливы.

После двух часов горного хайкинга с камерами и штативами на горбу мы все изрядно замудохались, и решено было перекусить. Поскольку рядом Канада, в местном общепите рулит канадская кухня. Мы с Толиком не могли отказать себе в удовольствии съесть по путину с картошкой. Сытный путинбургер под кисло-сладким соусом и мягким сыром – любимый фастфуд в стране кленового флага. По желанию клиента внутрь путина засовывают жареную сосиску. Толик, как режиссёр, на нервах сжигающий много калорий, попросил засунуть две. Я решил, что мой путин будет вегетарианцем.

Подкрепившись, мы отправились к Натану, в его хижину отшельника, оказавшуюся каменным особняком времён Гражданской войны.

– По соседству живёт прокурор, который расследует русское вмешательство в американские выборы, – усмехнулся Натан, когда мы входили в прихожую. – Из-за вас, джентльмены, я окажусь у него под колпаком. Прошу сюда, в гостиную. Садитесь. Хочу познакомить вас со своей геранью.

Он указал на окно. Там действительно стояла герань обыкновенная комнатная. Тёмно-зелёное, с листьями, желтеющими по краям, немолодое, но ещё крепкое растение 93 лет от роду. Оно досталось мистеру Фарбу вместе с хижиной, прежние хозяева которой отбыли в дом престарелых, на встречу с вечностью, как принято у американцев. Немолодые дети этой пожилой четы, наводя порядок после отъезда мамы и папы, собирались выбросить горшок вместе с прочим хламом. Сын бывших хозяев рассказал фотографу, что герань была подарком на свадьбу его родителей в 1925 году. Отсюда и точный возраст. Натан решил, что не имеет права выставить из дома долгожительницу, и они вместе должны отметить её столетний юбилей, а до этого жить душа в душу, заботясь друг о друге.

Мы выпили по стакану воды за здоровье герани, чокнувшись с её горшком.

– А теперь, джентльмены, идёмте в прошлое, – пригласил Натан.

Позади дома стоял приземистый, из крупных камней, массивный амбар с потемневшими деревянными воротами. Внутри хранилось сокровище – негативы, тысячи полосок фотоплёнки, перфорированные по краям и похожие на рельсы игрушечной железной дороги.

Здесь же доживали свой век несколько “Полароидов”, символизировавших технический прогресс в 1977 году, а теперь к ним не найти ни кассет, ни расходных материалов. Фирма давно разорилась, и то, что сейчас известно под именем “Полароид” – всего лишь имитация знаменитого бренда.

На наших глазах Натан сделал попытку оживить одну из камер, но, похоже, ампула с реактивами выдохлась, и после снимка на бумаге не появилось ничего.

– Увы, джентльмены, – сказал Натан без особого сожаления. – Чуда не случилось. Птичка мертва. Займёмся раскопками.

Он принялся открывать свои архивные боксы. Толик и Петер, не отрываясь, снимали, как фотограф достаёт чёрные полоски негативов, поднимает к свету и разглядывает.

Надеюсь, что этот эпизод войдёт в фильм и украсит его, как простое и мудрое высказывание о времени и о нас, бренных: за окном – сияющая снежная вершина, на фоне этого конуса света веснушчатые старческие пальцы держат тёмный обрывок прошлого, крупным планом – слеза в уголке глаза, стекающая из-под очков по бороздке морщины, фотограф пытается разглядеть силуэты людей в кадре и вспомнить, кто они такие, и что показалось ему достойным запечатления на плёнку много лет назад, когда не щёлкали направо и налево, как сейчас, а вдумчиво строили композицию, придавая видимость смысла окружающему хаосу.