Пляс Нигде. Головастик и святые

У меня зазвонил телефон. Как всегда, некстати. Толик метнул молнию левым глазом. Но я не мог не ответить: это была Юля, мой любимый редактор из Праги. Я вышел во двор и нажал зелёную трубку на экране.

– Шалом! – сказала Юля. – Помнишь, ты очень долго возился с расстрелянным художником-алтайцем. А сейчас его именем хотят назвать аэропорт. И у нас есть новая девочка, которая нашла его потомков. Если тебе не жалко, отдай тему, пусть девчонка по-быстрому сделает интервью.

– Конечно, пусть забирает. Я ведь так и не понял, какую роль играют в этой истории горные духи.

– Ну ты же писатель, ты для вечности творишь. А мне на сайт ставить нечего.

– Даже не знаю, кто из нас сильнее рискует бессмертной душой? Угодишь в вечность, весь такой писатель, – а там пауки читают вслух твои сочинения тонкими голосами, и никогда не кончат. Адский ад.

– Ну, ты там сильно не давай волю воображению, – засмеялась Юля.

– Давай-не-давай, а действительность всегда круче.

– И безумнее.

– Точно.

Мы попрощались, наш разговор настроил меня на философский лад, я пошёл к реке и долго сидел на берегу, созерцая отражения сияющих вершин Адирондака в тёмной неторопливой воде.

Кажется, мне больше нечего рассказать об Америке.

Это великая страна, которую невозможно открыть за три недели, увидев её небольшую часть из окна машины.

Стоп текст.

А впрочем, подождите. Была ведь ещё вечеринка в честь нашего фильма. Из-за границы приехал на мотоцикле седобородый Алекс Шуматофф, известный канадский писатель, потомок новгородских бояр, одноклассник Натана, с гитарой за спиной. Он крепко пожал всем руки и пожаловался на жажду. Натан сказал, что бар открыт, и пусть Алекс не стесняется.

Алекс и не думал стесняться: он до краёв наполнил пивной бокал белым вином, опрокинул его залпом, после чего, скрутив солидный джойнт, присел отдохнуть в тени. От него веяло чем-то старинным, былинным, древнерусским, допетровским и даже доивановским. Уютно попыхивая джойнтом, мистер Шуматофф рассказывал о том, как несколько лет назад навещал в Москве своего 23-юродного кузена…

– Twenty third? – переспросил я. – For sure?

Он ответил, что у него все ходы записаны, в смысле, семейной истории – кто куда разбежался после разгрома Новгорода, учинённого этим ужасным Иваном, который запретил предкам Алекса жить в родном городе. Вообще всех аристократов тогда репрессировали, осталось только быдло, стоявшее за московского царя. Иван раздал этой сомнительной публике дворянские титулы, но карма всё равно их настигла после революции, когда большевики сослали так называемых дворян в Сибирь. Карма – это великая сила. Если бы страны могли перерождаться, как люди, я бы сказал, что Канада в прошлой жизни была Великим Новгородом, – заявил мистер Шуматофф.

– Вот только бояре в Канаде не водятся.

– Почему же не водятся? А я?

Он щёлкнул пальцами, и распавшаяся связь времён восстановилась. Преданья старины глубокой ожили в буйном 77-летнем богатыре, которого никто из присутствующих не мог (и даже не пытался) перепить – он ходил по дому с бокалом, сливая попадающийся под руку алкоголь – вино, пиво, егермейстер, виски – all in one. Он исполнял на гитаре блюзы собственного сочинения, подкалывал Натана, называя его непьющим еврейским мальчиком, и целовал руки Кэтлин, королевы бала, которую привёз из Нью-Йорка мистер Стивен Шедрак, индус, бывший студент мистера Фарба.

Улыбчивый уроженец Бомбея, Стивен окончил нью-йоркскую фотошколу по классу гламура и распределился в Голливуд снимать восходящих красоток. Он сказал, что у него была подружка Роза из Якутии и ещё несколько девушек из Сибири. В Калифорнии их полно – как рыбок в море. Наверное, сибирякам приходится искать невест в медвежьих берлогах, потому что все девушки уехали покорять Голливуд? Это шутка, сразу же пояснил мистер Шедрак и, на всякий случай, засмеялся первым. И не говорите, вздохнул я, жуткий сексуальный Голодомор творится в Сибири уже очень давно. Взамен девушек, вместо нежных нефритовых врат, приходится использовать что попало. Известен случай, когда ссыльный троцкист-извращенец жил с портретом Сталина как с родной женой. Вождь был изображён на картине во весь рост, извращенец проковырял в холсте две дырки, сами понимаете – где. К счастью для троцкиста, его перверсию разоблачили только после XX съезда, и не поставили к стенке, а всего лишь заперли в психушку, где отец Виктора, ныне живущего в Бруклине, сделал ему лоботомию, удалив эрогенные зоны.

– Вы всё врёте! – по-русски воскликнул Алекс Шуматофф, выныривая из конопляного облака. – Он ебал портрет Владимира Ильича Ленина!

Вечеринка шла по нарастающей. Мы накатывали и смеялись, Алекс пел блюзы, Кэтлин радостно хлопала в ладоши, как ребёнок; мистер Шедрак запечатлевал нас своей камерой в таком красивом и стильном виде, что хоть сейчас на обложку журнала “Look”. Каждый раз, как мы с Петером выходили на двор перекурить, я замечал, что в окне соседнего дома, где живёт прокурор, завистливо шевелится штора.

В разгар праздника Натан решил произнести речь, пока мы ещё сохраняли остатки вменяемости: