Пляс Нигде. Головастик и святые

– Кэтлин! Джентльмены! Внимание! – попросил он. – Давайте поднимем бокалы за наших гостей из Европы. За отважную Кинобригаду, снимающую фильм о Сибири и обо мне. Эта идея родилась, когда Андрей спросил, не хочу ли я второй раз войти в ту же воду назло Гераклиту? Я долго думал над этим философским предложением. Согласно старому греку, этого нельзя сделать дважды. Когда мы пытаемся вступить в ту же реку, мы действуем так, как будто ничего не изменилось. Мы ведём себя так, словно поток – это нечто постоянное, отчего сами становимся неустойчивыми и сбитыми с толку, поскольку трудно нам смириться с переменой. На протяжении всей жизни я наблюдаю дерзкие усилия своей личности доказать, что она существует, потому что была рождена. Так выпьем же за эту шокирующую попытку оставаться собой, когда всё вокруг непрерывно меняется.

– Выпьем! – согласился Алекс и прикончил адскую смесь в своём бокале.

– Браво! – улыбнулась Кэтлин, поднимая стакан воды. – Я почти ничего не поняла. Но ты говорил прекрасно!

Новосибирск. Конец нашей эры

Попрошайки шли за мной клином:

– Командир! Похмелиться! Тридцатник!

В семь утра, в воскресенье, на продуваемой всеми ветрами привокзальной площади им не к кому было воззвать. Только ко мне, бледному и прозрачному после ночного рейса спартанской авиакомпании “Победа”. Уходя от погони, я выбрасывал из карманов монетки, преследователи склёвывали их на бегу, как голуби, и тоже ускоряли шаг. К счастью, на площади была “Закусочная 24 часа”. Я нырнул внутрь, попросил овсянку, которая стоила в десять раз дешевле, чем в аэропорту. Через пару минут вошёл старик, лицо – как мятая газета, взял стакан водки, сел рядом, не глядя меня, улыбаясь, начал рассказывать:

– Тридцать лет я отсидел по совокупности. Профессия у меня – карманник. С 1967 года колюсь морфием. Раньше брал в аптеке – 50 копеек ампула. Меня тут все знают, я не жадный, иногда в лопатнике по пол-ляма бывает. Тогда всех бичей кормлю, пою, одеваю. У воров так принято. Я Мишку Япончика знал. И самого Бриллианта. Вот были люди – подойти приятно. А сейчас? Ты скажи, что такое сейчас?

Он разговаривал не со мной, его собеседником была водка, которой он представлялся по всей форме, делал паузы и наклонял голову, прислушиваясь к её ответам. Принесли мою кашу в пластиковой тарелке. Чутьё подсказывало, что есть надо быстро. Старик поднял стакан, глубоко вдохнул, и произнёс на выдохе:

– Поехали!

Выпил до дна, залпом, по-молодецки. Но не сумел удержать. Водка поехала обратно: на стол, на пол, на грудь ветерана карманного бизнеса. Прежде, чем это случилось, я успел закинуть в себя половину завтрака. Рассчитался, вышел на холод. Электронное табло над вокзалом показывало 7:18. Попрошайки обрадовались и начали выстраивать живую цепь, отрезая мне путь к метро.

С добрым утром, Новосибирск! Мрачное дитя Транссиба, зачатое инженером Гариным-Михайловским.

Здравствуй, урбанистический ад. Я не люблю это грандиозное скопище уродливых многоэтажек, но, из уважения к друзьям, которых угораздило здесь родиться и выжить, не скажу больше ничего плохого.

Кроме того, что к нашему приезду в городе открыли памятник Сталину. Маленький, скромный, почти незаметный, можно сказать, корпоративный – он стоял во дворе обкома КПРФ, размышляя о том, что будет делать с этой страной, когда войдёт в прежнюю силу, и в каждом городе вылупятся из каменных яиц скромные, одинаковые усатые морды, и победа будет за ними, враг будет разбит, граница будет на замке, не будет сумбура вместо музыки, и вопросы языкознания будут окончательно решены.

У него большие планы на эту страну и множество последователей.

Один из них, депутат Государственной думы от коммунистической партии, вторая или третья рука Зюганова, явился к нам, в студию, арендованную в центре города, чтобы сфотографироваться у Натана.

В 1977 году этот большой человек был маленьким председателем колхоза, бился за урожай, повышал надой, воплощал в жизнь решения XXV съезда; однажды приехал в город по делам, увидел очередь – и немедленно занял: думал, материю дают, какой-нибудь дефицит. Оказалось – американская выставка. Ну, тоже ничего, решил председатель, надо повышать культурный уровень деревни. И начинать надо с себя. Вот так и попал в “Полароид”.

– За сорок лет всякое бывало, сами знаете, – просчёты руководства, перегибы на местах, двурушничество предателей – но ничего, у Моисея тоже не всё сразу получилось, – размышлял он после фотосессии, отдыхая на диване с чашкой чая. – Главное, что мы прошли фазу поклонения золотому тельцу, вспомнили наше славное прошлое и одновременно пришли к Богу.

– К Сталину, что ли? – спросил я.

– А кто церкви открыл во время войны? – парировал депутат Госдумы.

– А кто их до этого закрыл?