Пляс Нигде. Головастик и святые

Короче говоря, устал наш земляк каждую субботу получать в рыло, и вот что придумал. Собрал обрезки голых баб из разных кинофильмов, склеил их между собой на станке. Картина получилась короткая, но сильная. Зрители кончали на третьей минуте. Балдёжные молодёжные ихние сперматозоиды пулей пробивали крышу и улетали в открытый космос оплодотворять вражеские спутники-шпионы. Вот за эти киносеансы, проходившие с аншлагом, но в тайне от начальства, и прозвали нашего односельчанина Кончаловским.

Интересный он был, непростой. Скучал в деревне, как Евгений Онегин. Кипит, говорил, мой разум воспалённый. От скуки ходил за реку пускать под откос передвижные кровати-саморезы. Построил самолёт из журнала “Техника молодежи”. На два лица. Сперва все бздели с ним летать. Ждали, когда он расшибётся в коровью лепёшку. Да хрен-то! Кончаловский гордо реял над деревней, а убиваться даже не думал. Тут все поняли, что машина у него крепкая, хоть и из чего попало сделанная. Матрёшка первой рискнула отправиться в небо.

Сепаратно договорилась она с Кончаловским, что полетят на рассвете. Залезла в самолёт и велела катать себя по ленинским местам, то есть над участком, где ейный муж, не покладая рук, выращивал плодово-ягодное сырьё для перегонного куба. Но ничего не сказала, зараза, пилоту о том, что взяла с собой ножик. Уже в воздухе выпилила на пассажирском месте дырку под размер жопы. И приступила к бомбометанию, как только увидела, что внизу заблестела проклятая ненавистная лысина.

Что сказать? Точности ей не хватило, но кучность была хорошая. Ленин дико охуел, когда с неба посыпались говны. И он их будто притягивал магнитом, сколько ни прятался в зарослях сахарной свеклы. Мы потом всё удивлялись, как могла простая русская баба накопить в себе такое количество боекомплекта. А Кончаловский ничего не знал о том, что происходит сзади него, на пассажирском месте. Он только слышал хохот и пердёж, но думал, что это у Матрёшки от нервов. И не мог понять, зачем Ленин машет снизу ружьём.

Устроила, короче, бабка праздник авиации. Как писали раньше в газетах, “отважных воздухоплавателей встречали всем селом”. Впереди Ленин с двустволкой. Кто-то вилы прихватил. Потому что думали, что это их единственный лётчик с глузды съехал. Прыгая на кочках, самолёт подкатил к толпе. Ещё крутился пропеллер, а народ уже взял машину в кольцо, чтобы задать Кончаловскому пару ласковых. Но тут все увидели Матрёшку, которая соскочила на землю, как молодая коза, и, рот до ушей, гордая, пошла к своей избе, ни на кого не глядя.

10

Весело жили. Вот я к чему. А что рассказываю беспорядочно, так по порядку опер дело шьёт. И то криво выходит.

Дед Герой любит повторять: реку бог нассал, то святая кривизна. Ему сто пятьдесят лет. Медалей на пиджаке три кило. За Крымскую войну, за Турецкую, Георгий солдатский, Красная звезда. Полный иконостас. А на фронтах ни разу не был. Его река награждала.

В позапрошлом веке, когда был молодой, забрили воевать с узкоплёночными. Турки, японцы – он не помнит. Потому что не доехал до театра боевых действий. Сошёл на станции за кипятком – и пропал, как в воду канул. Объявился в родных местах через полгода. Сидит в камышах на берегу Кыкыки, нашей таёжной речки, смотрит на деревню и прикидывает, как быть. То ли сказку наврать про свои боевые заслуги, то ли во всём признаться. Дезертир – он по первости, как целка, застенчивый. Сидит вздыхает, как вдруг прямо в глаз ему прыгнул солнечный зайчик. Что-то яркое блестит у самого берега. Нагибнулся он, пошерудил руками в тине, вытаскивает. Решил сначала, что золотой червонец. Потом сообразил – медаль. Царская корона выбита, а сверху две буквы, Н и А. Глазом читается: НА. Как будто река говорит: на тебе!

Вот так награда нашла Героя в первый раз. Сомненья прочь, повесил цацку на рубаху и гоголем в Бездорожную вошёл. И ничего, что из Манчжурии с севастопольской медалью! Народу насрать. Главное, что Крым наш.

Дальше, по ходу исторических событий, Герой уже чётко действовал. Мазал пятки с призывного пункта и бегом на Кыкыку. Речка, тихо вздыхая, выплёскивала на берег медаль. Или орден. Похоже, сильно она его любила.

11

Самоедская камасутра

Видела я разное блядство, но такого, как в деревне, куда нас с Вовкой сослали, – никогда.

Дали нам домик возле школы-четырёхлетки. Из всех удобств одна лампочка на две комнаты. Сортир во дворе, а в сенях умывальник, куда надо воду таскать ведром из колодца. Ну, думаю про себя, попала ты! Вот тебе и с милым рай в шалаше! Получи – распишись.

Вовка, шиложопый, только чемоданы затащил, сразу утёк по деревне носиться, с людьми знакомиться. Начальничек хренов. А я села у окна и заплакала. Реву и размазываю сопли по грязному стеклу. Думаю: что же такое? Буду я, как Золушка, эту срань выгребать? Утёрлась рукавом, взяла кочергу и высадила окошко начисто. Вот тебе, дорогой муж, генеральная уборка. Только хотела взяться за второе окно, как заскрипела дверь, и раздался голос шуршащий, как песок:

– Ты, смотрю, горячая девка. Это славно!