Пляс Нигде. Головастик и святые

Он отвернулся и стал разглядывать тёплые человеческие огоньки на далёком берегу. Там кто-то жил. Надо было придумать – как пересечь этот ледяной поток? Надо было найти – на чём? Живя в родном городе, мальчик, как ни странно, не успел научиться плавать. Если бы он решился плыть, то наверняка утонул бы, как и другие отчаянные робинзоны, которые с криком бросались в воду и быстро-быстро шли ко дну.

Мальчик подумал: мёртвых нельзя есть. Но кто сказал, что на них нельзя переправиться через реку? Если мёртвый спасёт живого, это будет очень хорошо. Товарищ Сталин, окажись он сейчас на острове, наверняка сказал бы мальчику: иди на берег, выбирай любого и плыви! Может быть, даже пошёл вместе с ним к реке и помог столкнуть в воду длинного худого старика, у которого было так мало мяса, что хищные робинзоны погрызли его немного и бросили. И, конечно, помахал бы с берега рукой на прощанье: доброго пути, мальчик, интересная жизнь в советской стране ждёт тебя!

Он лежал на животе старика, держась одной рукой за выпирающие ребра, а другой грёб к берегу, на котором светились человеческие домики. Старик был очень удобным плавсредством, потому что почти ничего не весил, представляя собой обтянутый кожей скелет с небольшим остатком внутренностей. Мальчик заметил, что они со стариком, пока плывут, делают доброе дело. Через дырки из старика вываливались белые червячки, очень вкусные для рыбок и рыбищ, проживающих под водой.

Они возникали на поверхности внезапно, как чёрные машины на привокзальной площади, заглатывали беспомощных червячков и уходили в глубину. Мальчик наблюдал их зубастые пасти, но ему было ничуть не страшно, как будто, пересекая реку, он сдавал последнюю норму ГТО, после которой человеку можно всё. Он засунул руку старику под рёбра, выудил червяка и положил его в рот. Послушал, как тот извивается между щеками, словно второй язык. Потом сглотнул и даже не поморщился.

Тут и берег приблизился с тёплыми огоньками. И раздался крик женщины: “Людоед плывет!” Мальчик подумал, что сейчас его накажут за то, что он съел старика. И приготовился дать честное пионерское, что это не он. Но женщина, рассмотрев его, ни о чём не спросила, а просто накинула ему на плечи толстый платок. Отвела в баню, где жили две больные чахоткой маленькие женщины, сёстры из далёких краев. Язык у них был птичий, голоса канареечные. Они дали мальчику сладкого кипятка – погреться, насыпали крошек серого хлеба – поклевать.

А потом ему отвалили царский сон – в тёплом углу на лавке. Мальчик лёг и сразу провалился в глубокий колодец, где смерть его заждалась, удивляясь: как это он так вцепился в ледяную корку жизни? Но мальчик заснул слишком глубоко. Он пробил последнее дно и полетел дальше, в запредельное, куда не имела доступа глупая деревенская смерть. Разозлившись, она вылезла из колодца и забрала сестру поменьше да послабее, немного подумала – и забрала вторую тоже.

Так мальчик выменял новую жизнь на две старых. Утром хозяйка нашла на полу холодных сестёр. Как птички они лежали. Мальчик крепко спал на лавке, под иконой, на которую смотреть можно только через тёртый калач, испечённый в четверг на Страстной неделе. Поэтому икона целый год занавешена красной тряпицей.

Ни в тот день, ни назавтра мальчик не проснулся. Был тёплый и туманил дыханием стекло, но очухать себя не давал. Спал зиму, лето, первую пятилетку, вторую и даже третью, когда началась война.

В пост хозяйка мазала ему губы медовой водой и берёзовым соком, в мясоед давала куриной крови.

С годами спящий мужал, в положенное время вылезла борода, которую никто не осмеливался тронуть бритвой.

Когда хозяйка заболела и почувствовала, что верёвочка её жизни укоротилась до последней ниточки, она решила женить мальчика на косоглазой, придурковатой, но доброй девке, у которой никого не было на свете. Свадьбу играли прямо в бане. Невеста надела на палец жениху и себе самой железные кольца.

Он проснулся через много лет, укрытый бородой, как одеялом. Во дворе играли его дети. Жена принесла чистую рубашку и газету, где имя Сталина не упоминалось совсем.

Ни одна душа больше не звала его Людоедом. У него появилось новое имя – Молодой Мафусаил.

23

Бездорожная. Алфавит

Осень. Промозгло. Капли стучат по крыше. Сидят на кухне Трактор и Седьмой. Спорят, что падает с неба – буквы или слова.

– Ты выдь на крыльцо, сам увидишь, – говорит Трактор. – Капли-сопли, всё одно слово – дождь.

– Звуки-то разные, – возражает Седьмой. – На дорогу падает Чмок или Чам, на железо Цочь-цочь, на поленницу – Кап. Какое же это одно слово?

– А ты поди по деревне да заставь их сказать “дождь” да послушай. У одного каша во рту, другой пьяный, третий без зубов, четвёртый заика, пятый из Питера сосланный, шестой немой, седьмой – дубина!

– Хватит-хватит!

– Каждый по-другому скажет…

– Всё равно ты не прав, Трактор! Буквы падают, а мы их ловим за щеку, как бурундуки.

– Дурак ты, Сёма! Капли все одинаковые, и снежинки тоже.

– Сам ты такой! Вот книжка. Читать умеешь? Смотри, что умные люди пишут: каждая снежинка ин-ди-ви-дуальна.