Плющ

Я обошел весь район, где работает Кентон. Все офисные здания, кроме небольшого магазинчика через дорогу. Перед ним стоит сумасшедшая старушка-бродяга. Женщина с Гитарой. Играет почти так же плохо, как Иуда Кентон редактирует книги. Ха! Думал использовать ее, как невинную кровь, но она безумна, так что вряд ли сработает. «Незачем работать с деревом, если дерево не сработает», — говорил мне Мистер Кин. По-своему мудрый человек.

На улице, похоже есть еще несколько «завсегдатаев». Один парень продавал часы и т. д. за откидным столиком. Никаких проблем, но в выходные будет лучше всего. Я найду способ проникнуть внутрь, скорее всего, последую за кем-то, кто «пашет сверхурочно». Я проберусь наверх, в их офис, и просто «затаюсь», как они говорят, до утра понедельника. Планирую лично перерезать горло Иуде Кентону Священным жертвенным ножом. Вырежу ему сердце, если получится. Когда его кровь потечет по моим рукам, я смогу умереть счастливым, хвала Аббале, хвала Деметре. Только не будет никакой смерти! Всего лишь переход на следующий уровень существования.

ПРИДИ, ВЕЛИКАЯ ДЕМЕТРА!

ПРИДИ, ЗЕЛЕНЬ!

СВЯЩЕННЫЙ МЕСЯЦ АПРЫ (Запись #78)

Нужно кое-чего остерегаться. Я все еще вижу сны о «генерале». Кто такой «генерал». Почему он думает о свечках? Почему он думает о Джусе[206]? Какой еще Джус?

Возможно, священный напиток вроде вытяжки из крыжовника или молочка мускатного ореха. Я не знаю. Чувствую опасность. Тем временем я нашел дешевый отель примерно в 3 кварталах от З.Х. Не могу больше болтаться без дела. 1. Могу привлечь ненужное внимание. 2. Не могу больше слышать играющую на гитаре старушку-бродягу. Кто-то должен разбить ей гитару об голову. Парни, она играет как Дерьмо. Может быть, это переодетый Джон Кентон! Хaaaaa-хаааа-хаааа.

Выходные уже близко. Испытания огнем и трубами почти закончились. Кентон, ты заплатишь за то, что отверг мою книгу, а потом натравил на меня полицию, ты, говнюк.

Кто такой «генерал». Кто бы это мог быть.

Не бери в голову. Выходные уже близко.

ПРИДИ, ЗЕЛЕНЬ!

Из дневника Сандры Джексон

3 апреля 1981 года

Я не вела дневник с тех пор, как была одиннадцатилетней девочкой со следами комариных укусов вместо грудей и личной жизнью, которая состояла из стенаний по Полу Ньюману[207] и Роберту Редфорду[208] с моими подругами Элейн и Филлис, но вот этот день настал. Я не буду писать о плюще, так как уверена, что Джон и Роджер достаточно подробно это осветят (прочитав несколько записок Джона, возможно, слишком подробно). Многое из того, что я должна осветить, по крайней мере, в этой записи, имеет личный характер, не говоря уже о сексуальном подтексте. Видите ли, я уже не та маленькая девочка! Я долго и напряженно думала, стоит ли мне это записывать, и, наконец, решила: «А почему бы и нет!» Скорее всего, эти записи не увидит никто, кроме меня, а если и увидит, то, что с того? Должна ли я стыдиться своей сексуальности в общем или своего влечения к убийственно красивому Риддли Уокеру в частности? Я так не думаю. Я современная женщина, услышь мой рев, и не вижу причин стыдиться: а. моего интеллекта; б. моих редакторских амбиций (которые простираются намного дальше, чем дыра, известная как «Зенит Хаус», поверьте мне), или в. моей сексуальности. Видите ли, я не стыжусь своей сексуальности (что означало бы не говорить о ней и уж тем более не позволять время от времени давать ей выход). Я высказала это Хербу Портеру, когда он попытался вчера меня обвинить. Одна только мысль об этом сводит меня с ума (и смех раздирает, признаюсь с облегчением). Как будто он имел право меня хоть в чем-то обвинять. Я Тарзан, ты Джейн, вот пояс верности.

Херб вошел в мой кабинет около четверти одиннадцатого, даже не поздоровавшись, прикрыл дверь и просто стоял, сердито глядя на меня.

— Заходи, Херб, — сказала я, — и закрой дверь, чтобы мы могли поговорить наедине.

Даже намека на улыбку не было. Он просто стоял и хмурился. Как ему казалось, я должна была испугаться. Конечно, Херб Портер достаточно огромен, чтобы наводить ужас; должно быть, он ростом шесть футов один дюйм и весит двести пятьдесят фунтов[209], и, учитывая цвет кожи его лица (вчера утром он был красным, как борт пожарной машины, и я нисколько не преувеличиваю), я переживаю за его кровяное давление и сердце. Он частенько мелет языком, но я была рядом, когда от генерала Хекслера начали приходить письма с угрозами, и эти письма заставили Херба поволноваться. Также он выглядел и в среду, когда Джон предположил, что, судя по всему, генерал Хекслер все еще жив.

— Ты трахалась с Риддли, — сказал Херб. Это, вероятно, должно было прозвучать как громогласное обвинение басом ветхозаветного пророка, но прозвучало скорее как невыразительный фальцет. Он все еще стоял в дверях, его руки то расходились то сходились. В своем зеленом выходном костюме и с красным лицом он выглядел как реклама Рождества в аду. — Ты трахалась с этим чертовым уборщиком!