Плющ

— И последнее, что я хочу сказать, — произнесла я (как можно мягче). — Если Риддли будет со мной груб, мне придется с этим смириться. Я смогу. Я уже неоднократно это делала. Я не ребенок, Херб. Я взрослая женщина. — Я также знаю, что ты приходил сюда, когда я была в другом месте, и обнюхивал сиденье моего стула. Я думаю, что это должно прекратиться, не так ли?

Вся краска сошла с его лица, и на мгновение мне показалось, что он сейчас грохнется в обморок. У меня есть предположение, что телепатия, возможно, его спасла. Точно так же, как я знала, в чем он пришел обвинить меня, он знал — хотя всего лишь за несколько секунд до сказанного — что я в курсе его маленького хобби. Поэтому то, что я сказала, не пришло к нему как гром с ясного голубого неба.

Он снова начал пыжится, немного краски вернулось к его лицу… а потом он просто поник. Мне стало его жалко. Когда такие парни, как Херб Портер, сникают, это не очень приятное зрелище. Вспомните о медузах, выброшенных на берег.

— Извини, — сказал он и развернулся, чтобы уйти. — Больше не буду. Я уже давно подозреваю, что у меня есть… некоторые проблемы. Полагаю, мне пора обратиться за профессиональной помощью. Я буду держаться от тебя подальше, насколько это возможно, и буду благодарен, если ты оставишь это между нами.

— Херб, — сказала я.

Одной рукой он держался за дверную ручку. Он не уходил, но и не оборачивался. Я чувствовала одновременно надежду и страх. Один Бог знает, что чувствовал при этом он.

— Херб, — повторила я еще раз.

Ничего. Бедный Херб просто стоял, втянув голову по самые плечи, и я знала, что он изо всех сил пытается не заплакать. Люди, которые зарабатывают на жизнь редактированием чужих и написанием своих произведений имеют множество недостатков, но иммунитет к стыду не входит в их число.

— Обернись, — сказала я.

Херб постоял еще мгновение, собираясь с мыслями для предстоящего разговора, а потом сделал, как я просила. Его лицо не покраснело и не побледнело, — на нем появилось три пятна, яркие, как румяна, по одному на каждой щеке и еще одно, пересекающее лоб толстой красной линией.

— У нас тут много работы, — сказала я, — и если все просто останется как есть, делу это не поможет. — Я говорила самым спокойным, самым разумным голосом, но я бы солгала, если бы не призналась, что почувствовала приятные искры возбуждения в низу моего живота. Я хорошо представляю себе, что думает обо мне Риддли, и хотя он не во всем прав, но и не совсем не прав; признаю, — у меня довольно низменные вкусы. Ну и что с того? Некоторые едят требуху на завтрак. И все, что я могу сделать, это придерживаться фактов. Один из них заключается в следующем: что-то в Сандре Джорджетт Джексон возбудило Херба настолько, что он вдохновился на ряд тайных экспедиций по нюханью сидения моего стула. И это меня заводит. До вчерашнего дня я никогда не думала о себе как о Юле Варнер[211], но…

— О чем это ты говоришь? — хрипло спросил Херб, но красные пятна расползались, смывая его бледность. Он прекрасно понимал, о чем я говорю. С таким же успехом мы могли бы носить на шее таблички с надписью: ОСТОРОЖНО! ТЕЛЕПАТИЯ!

— Я думаю, нам нужно выйти за рамки, — сказала я. — вот о чем я говорю. Если это поможет делу, я готова.

— Это вроде как поднять еще одного на борт, да? — сказал он. Он пытался говорить саркастично и с презрением, но меня не проведешь. И он это знал.

Все это было, в каком-то странном смысле, просто восхитительно.

— Называй, как хочешь, — сказала я, — но если ты читаешь мои мысли так же ясно, как я читаю твои, ты знаешь, что это не все. Мне… скажем так, интересно. Чувствую себя готовой к приключениям.

Все еще пытаясь выразить свое презрение, Херб произнес:

— У тебя есть конкретные предложения? Например, поиграть в дальнобоя и хичхайкера, как с Риддли. Или как ты хочешь трахнуть крикливого коллегу Херба Портера?

— Херб, — сказала я, — ты хочешь простоять здесь весь остаток дня, тренируя свое красноречие, или будешь что-то делать?

— Так уж получилось, у меня есть проблема, — сказал Херб. Он покусывал свою нижнюю губу, и я увидела, что он просто заходится потом. Я была заинтригована. Это слишком ужасно, как вы думаете? — Эта проблема затрагивает мужчин всех возрастов и всех слоев общества. Она…

— У тебя он больше, чем хлебница, Херб? — спросила я своим самым застенчивым тоном.

— Шути, сколько вздумается, — угрюмо сказал Херб. — Женщины могут себе это позволить, потому что они просто лежат и принимают его. Хемингуэй насчет этого был прав.

— Да, когда дело доходит до импотенции, многие литературоведы, кажется, готовы верить, что даже Папа Римский пишет книги, — сказала я теперь своим самым противным тоном. Херб, однако, не обратил на это внимания. Я не думаю, что он когда-либо в своей жизни с кем-нибудь говорил о своей импотенции (настоящие мужчины этого не делают), и вот он здесь, как говорится, в трусах и шляпе.

— Эта небольшая проблема, которая многим женщинам кажется забавной, чуть не разрушила мою жизнь, — сказал Херб. — И разрушила мой брак.