– Глупая, глупая, глупая, – ругала она себя, делая глоток лимонада из бокала для шампанского. Напиток был божественно вкусным, сладким, но острым и бодрящим, раздражающим вкусовые рецепторы. В некотором роде он напоминал ей о Ритчи – что ж, все в этой комнате ей о нем напоминало.
Отойдя от стола, Беатрис подошла к кровати и присела на край. Она возбуждалась от одной мысли о том, что сидит на кровати, где они с Ритчи очень скоро будут заниматься любовью. Она очень надеялась, что на этот раз оба будут полностью обнажены. Ей очень хотелось как следует изучить его тело и убедиться, что оно соответствует созданному им элегантному образу. Прошлой ночью Беатрис видела его обнаженный торс, и зрелище это показалось ей чрезвычайно соблазнительным. Сейчас же у нее начали покалывать кончики пальцев от желания провести чувственное исследование потаенных уголков его тела.
Если она хочет, чтобы на этот раз они полностью обнажились, возможно, ей следует снять одежду еще до прибытия Ритчи, чтобы он, вдохновившись ее примером, также захотел как можно скорее раздеться и присоединиться к ней.
Кроме того, раздевание являлось хоть каким-то занятием, чтобы скоротать время, причем очень захватывающим и смелым, но, к сожалению, то не был первый раз, когда она снимала одежду для мужчины.
«Какая досада! – подумала Беатрис. – Я не планировала вспоминать о Юстасе сегодня!»
Она потрясла головой, стараясь таким образом отогнать неприятный образ своего бывшего жениха, и стала раздеваться, с легкостью представив перед мысленным взором красавца Ритчи. Однако навязчивый призрак Юстаса продолжал бередить ей душу, хотя в некотором роде она даже жалела этого человека.
Беатрис не случайно выбрала для сегодняшнего вечера муаровое платье цвета полуночи – оно имело пуговицы спереди. Хотя у нее и имелась горничная Полли, в обязанности которой входило помогать ей одеваться и раздеваться, в последние несколько месяцев бедняжка была так занята работой по дому, что у Беатрис не хватало духа заставлять ее еще и помогать ей совершать ежедневный туалет, поэтому занималась этим сама. Она придумала целую серию маленьких хитростей, помогающих ей с успехом справляться с пуговицами платьев, шнуровкой корсета и тому подобным. Беатрис знала, что некоторые дамы были совершенно беспомощны и не могли самостоятельно облачиться даже в нижнее белье, но сама она не позволила бы таким пустякам одержать над собой верх. Особенно ее умения пригодились ей в тот раз, когда пришлось спасаться бегством от Юстаса.
Ей потребовалось немало времени, чтобы освободиться от шелка, фланели и китового уса, из которых были пошиты ее одежда и корсет, и она очень надеялась, что Ритчи застанет ее в процессе раздевания, но он еще не пришел даже тогда, когда она оказалась стоящей на прикроватном коврике полностью обнаженной.
«Ритчи! Приди же ко мне!» – мысленно призывала она его, но не получила ответа.
В висящем на противоположной стене зеркале Беатрис увидела свое обнаженное отражение, которое, казалось, насмехалось над ней, поэтому она распустила волосы и, подняв руки, замерла в классической позе.
У Ритчи не хватит духа сопротивляться ей, Сирене с Саут-Малберри-стрит, находящейся на пике великолепия.
Прогнав мысли о снимках, для которых она позировала обнаженной, Беатрис откинула одеяло и скользнула на кровать. Стоя в костюме Евы посреди комнаты, в которой не было даже треклятой камеры, перед которой она могла бы позировать, Беатрис ощущала себя глупо. Она сочла, что в ожидании Ритчи может немного подремать.
Свежие льняные простыни приятно холодили ее разгоряченную кожу. Намерению ее немного поспать не суждено было осуществиться, так как постель манила ее пассивной чувственностью, и Беатрис задвигала под одеялом руками и ногами. Почувствовав прикосновение свежевыглаженной крахмальной ткани к своим напрягшимся соскам, Беатрис глубоко вздохнула.
Продолжая извиваться, она стала ласкать груди, представляя, что на нее при этом внимательно смотрит пара темно-синих глаз. Ритчи нравится, когда она прикасается к себе, и именно этим она сейчас и займется, невзирая на его отсутствие и невозможность насладить представлением.
«Это для моего удовольствия, Ритчи, не для твоего, – мысленно обратилась к нему Беатрис. – Но я могу вообразить, что ты здесь и все видишь».
Закрыв глаза, она представила, что он стоит на коврике рядом с кроватью, где совсем недавно стояла она сама, и что он тоже полностью обнажен. Последнее обстоятельство являлось целиком плодом ее воображения, за исключением его члена, о котором у нее сохранились самые живейшие воспоминания.
Ритчи не был крупным мужчиной и, судя по быстрой, легкой манере движения, обладал атлетическим телосложением. Именно таким Беатрис его сейчас и представляла. Также он был очень грациозным как в походке, так и в мелкой моторике пальцев рук и ног. Беатрис могла бы посвятить стихотворение его рукам, бродящим по его телу: левая прижимается к груди, пощипывая бутончики сосков, в то время как правая тянется вниз, к напрягшемуся покрасневшему члену.