Пловец Снов

– Всё не так поверхностно, не так схематично… Пойми, героям моих детективов… Им совершенно не нужен даже Бог. Даром не нужен! А главное, похоже, он ни к чему и людям, которые их читают. Они никогда не думают о чуде, о чём-то замечательном… Иначе их бы просто не устраивали эти книги.

Чувственное волнение отступило, Орлова напряглась. Раньше она будто не отдавала себе отчёта в том, насколько Горенов серьёзен. Впервые он показался ей едва ли не одержимым.

– Гоша, «чудо», «правда» – это всё категории из игры в литературу и учебников словесности, а не из практического книжного дела. Так уж сложилось, что ты пишешь для взрослых, а иногда и пожилых людей. Твои читатели многое пережили, они рожали, любили, теряли близких, болели и болеют… Они уже не надеются на чудо и знают свою «правду». Им не так интересен вымысел и богатство твоей фантазии. Важнее, чтобы их ожидания не были обмануты. Пусть в сюжете ничего не удивляет, но всё соответствует каким-то законам, правилам, принципам… Жанра, справедливости, чести, государства, хоть бандитским «понятиям»… Именно таков мир твоих книг. Он отличается от повседневности, где ждать приходится только неприятностей, а закон – что дышло. В романе если два человека идут по одной дороге с одинаковыми чемоданами, то они их обязательно перепутают. В этом можно не сомневаться. В жизни нет автора, потому никто и не смотрит, у кого какой чемодан. Большинство моих друзей вообще перестали сначала читать, потом смотреть кино…

– Фильмы – другое дело. Если показать на экране высокого человека в «заломленном за ухо» берете и сером костюме, у которого в руках трость с черным набалдашником в виде головы пуделя, а во рту половина зубов – золотые, а половина – платиновые, это обязательно будет выглядеть странно, нелепо и убого. Но сколько ни читай описание Воланда у Булгакова, всегда возникает величественный образ.

– У каждого свой Воланд, – кивнула Орлова, – его легко представить. Книга навязывает меньше, чем кино, она очерчивает рамки сюжета, позволяя наполнять событийную канву своими собственными эмоциями, пережитыми в прошлом или переживаемыми сейчас, ставить себя на место персонажей. В идеальном мире роман помогает людям вспоминать и видеть сны. Воскрешать в памяти, помимо прочего, и то, чего с ними никогда не происходило. Но мир-то далёк от идеала! Гоша, в наше время люди почти не читают. Потому нужны книги всё более и более простые. Какой Бог, о чём ты?!

Горенов не мог возразить. Всё так, удивляло одно: как же Люде удавалось с этим смириться? Её картина мира даже более мрачная, чем его, но она, похоже, могла принимать такое положение вещей…

Орловой стало немного жалко Горенова.

– Мы – вымирающий вид, Гошенька. Ты только посмотри, исторические центры прекраснейших городов мира заполнены не библиотеками, а бутиками. Люди путешествуют, приезжают в Лондон, Амстердам, Верону, Париж, чтобы купить тряпку «Gucci», которая продаётся везде, и главное, везде она одинаковая. Там, где жили короли и аристократы, теперь – магазины. И наших с тобой современников это полностью устраивает.

– Но не всех же… Некоторые ездят по миру…

– Ездят вообще, в основном, потому что так принято, – перебила его Люма. – Появилось время, немного денег, и они отправляются в путь. Люди посещают города и не чувствуют, что здесь до них ходил Наполеон или Ганнибал… Какое им чудо, Гоша, окстись! Они будут там делать то же, что везде – есть, пить и покупать, покупать, покупать. А ты хочешь им предложить свою книжку про Бога? Не тот товар! Зачем она им? Быть может, нам удастся найти несколько десятков читателей твоего сочинения, но, скорее всего, это будут очень лояльные поклонники твоих же детективов, привязавшиеся к тебе лично. Но даже тех, кто не пропускает ни одной презентации, новая книга, безусловно, разочарует. Пойми, наше издательство не может браться за такой сомнительный проект.

Орлова приблизилась к смурному Горенову и погрузила руку в его шевелюру.

– Время такой книги, как твоя – это эпоха Возрождения. Она снова настанет, когда люди изменятся и перестанут хотеть читать всякую муру.

– Вроде того, что я пишу сейчас?

– Да, – ответила она. Ему больно? Хоть немного, но должно быть больно. На Люмином лице блеснула улыбка. Или показалось?

– Давай тогда я перестану… Займусь чем-то другим…

– Хитренький какой… – До чего ж приятные у него волосы… В меру жёсткие, вроде просоленные морем, но сохранившие младенческую нежность. – Пойми, дело не в тебе, а в них. Только представь, сколько прекрасных книг было бы написано и опубликовано, если бы они жадно читали достойные произведения…

Кто эти «они», Орлова не уточняла, но в общих чертах было ясно.

– …Сколько жизней не проходило бы впустую. Сколько сотрудников издательств и типографий, а главное – авторов не изнуряли бы себя теми же мучительными вопросами, что и ты. Сколько людей стало бы счастливее. Вот я, например…

– Неужели ты не счастлива?

– Нет, дурачок. Иначе для чего ты был бы мне нужен?