По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Достоевского Якобсон иногда упоминает как мыслителя и идеолога (например, как интерпретатора Пушкина – знаменитая речь 1880 г.), иногда как представителя своей эпохи, жанра, направления (русского романа второй половины XIX века), но есть контексты, в которых Достоевский попадает у него в более напряженное и неоднозначное поле. Это те случаи, когда опыт Достоевского вовлекается в дискуссию о соотношении реализма (в кавычках или без кавычек) и каких-нибудь иных, противостоящих реализму художественных стратегий. Для Якобсона, бывшего в числе прочего апологетом и теоретиком авангарда, этот момент очень важен: «В искусстве неизбежны преувеличения, писал Достоевский»[988]. Комментатор не приводит источник цитаты, который мог бы, пожалуй, свидетельствовать о достаточно внимательном чтении Достоевского: в связи с тогдашними (цитируемая заметка опубликована в 1921 г.) своими увлечениями визуальным искусством Якобсон, по-видимому, перефразирует суждение из обзора «Выставка в Академии художеств за 1860 – 1861 год» («Время», 1861, № 10), где, в частности, сказано: «…все искусство состоит в известной доле преувеличения…»[989]. Этот текст был напечатан как атрибутируемый Достоевскому Л.П. Гроссманом только в 1918 г., в составе XXII, дополнительного тома Собрания сочинений писателя, выпускавшегося книгоиздательским домом «Просвещение»[990]. Как известно, в том же 1861 г., в январском «Времени», Достоевский опубликовал свою заметку «Три рассказа Эдгара Поэ», считающуюся одним из его ключевых, «манифестационных» текстов, посвященных соотношению реализма и фантастики и, в конечном счете, обоснованию своего – и своих предшественников – «фантастического реализма». Конечно, в возникновении интереса к По в России трудно переоценить роль Бодлера как его переводчика и пропагандиста во Франции (за французской словесностью, в том числе как за своего рода посредницей, следили тогда внимательнее, чем за американской). Так нащупывается первый комплекс в интересе Якобсона к трем рассматриваемым авторам (в первую очередь Достоевский, отчасти По и лишь как возможное связующее звено – Бодлер): нереалистические конвенции в реалистическую эпоху (в повествовательной прозе), преувеличения, фантастика, фантастический реализм.

Второй такой комплекс, программный и нередкий у Якобсона, объединяет По и Бодлера как поэтов, причем, разумеется, учитывает огромное внимание Бодлера к своему американскому предшественнику[991]. Для начала этот комплекс лучше всего иллюстрируется следующей цитатой:

Симметричное размещение грамматических оппозиций в стихотворении бросается в глаза, «но какое отношение имеет эта симметрия к удовольствию, которое мы испытываем при чтении?» – восклицает один из безнадежных скептиков, которому, впрочем, уже давно ответил Бодлер, считавший, вслед за Э. По, что, с одной стороны, «регулярность и симметрия – исконные потребности человеческого ума», а с другой – «легкие неправильности», выделяющиеся на фоне этой регулярности, также необходимы для создания художественного эффекта» или, говоря иначе, также являются «приправой, неизбежным условием существования красоты»[992].

Таким образом, можно – отчасти несколько забегая вперед – сказать, что в «мире Якобсона» имена По, Бодлера и Достоевского говорят в первую очередь о том, что поэзия пронизана многочисленными, глубокими, иногда намеренно нарушаемыми симметриями и регулярностями, а повествовательная проза нередко неправдоподобна, условна и фантастична[993]. Это, кажется, довольно близко общему credo Якобсона как исследователя поэтики.

Конечно, всегда важно помнить, что вклад Якобсона в поэтику на девяносто процентов и больше состоит в практике, в методе его разборов, в том, как он читал и анализировал поэтические тексты[994]. Однако и теоретические высказывания Якобсона – обосновывающие или суммирующие метод либо побочные, с этим методом лишь отчасти соотносящиеся – могут представлять интерес или просто как оригинальные суждения, или именно потому, что принимается во внимание особая значимость Якобсона как реформатора поэтики.

В 1936 г., в специальной статье для подготовленного им и А.Л. Бемом чешского Собрания сочинений Пушкина, Якобсон, в частности, писал: