Читаем По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения полностью

Хорошо известно, какое влияние на общемировую дискуссию о тропах оказало последовательное выделение Якобсоном метафоры и метонимии в качестве двух базовых и системообразующих тропов. Оно было проведено им в немецкоязычной статье 1935 г. «Заметки о прозе поэта Пастернака», где метафора связывается с поэзией, а метонимия – с прозой, преимущественно бессюжетной, и в более поздней работе о двух типах афазии[999], где метафора и метонимия соотносятся последовательно с парадигматическими и синтагматическими отношениями в языке и с рядом других явлений в вербальном мире и в иных семиотических системах, например в кинематографе, где Якобсон соотносит два основных тропа с двумя базовыми структурами усложнения динамического визуального языка: метафору с монтажом, предсказуемо соотносимым с именем Гриффита, а метонимию – со шкалой планов и ракурсов, ассоциируемых с линией Чаплина (К. Метц обоснованно указывал на то, что метафорические и метонимические структуры пронизывают язык кинематографа значительно более сложно и дробно, чем описано в этом беглом концептуальном очерке Якобсона[1000]). Хорошо известно также (на это обращал внимание сам Якобсон), что конец XIX и начало XX века были временем равнодушия и иногда враждебности к риторической терминологии; например, классифицируя типы магии или структуры сна и остроумия, Фрэзер и Фрейд соответственно в иную эпоху были бы просто обречены ввести противопоставление метафоры и метонимии – и, однако же, не сделали этого. Кто мог быть предшественником Якобсона в деловитой реабилитации терминологии тропов? Опоязовцы, как и во многих других случаях, презирали традиционную терминологию, даже если иногда приходилось к ней обращаться; годами перепечатывалась фраза из письма Тынянова Шкловскому с отточиями: «Мы перемахнули за папафору и мамафору»; в скобках, как раскрылось в менее корректные времена, было продолжение: «ее ест Жирмунский, как цитатная крыса у Каверина»[1001]; в самом деле, если и был вблизи Якобсона автор, последовательно использовавший терминологию метафорического и метонимического, то это был Жирмунский в своем противопоставлении классической и романтической поэзии: метонимия – удел классических стилей, метафора – романтических[1002].

Сам Якобсон, однако, продолжая по отдельности и линию Жирмунского в выделении классических и романтических стилей поэзии с зачислением Пушкина в классицисты, и линию на использование терминологии двух основных тропов, не присоединяется при этом к констелляции романтического стиля и метафоры, классического стиля и метонимии. Метонимия связывается им не только с прозой, но и со структурами реалистического письма.

В цитированной статье о лирике Пушкина Якобсон пишет:

…украшение повествования тематически избыточными подробностями, стремление обрисовать и расцветить каждый предмет, принадлежащий области описания, во всех возможных деталях – все эти черты, столь свойственные литературе и изобразительному искусству «реалистического периода»…[1003]

Эта формулировка – средняя между более ранней (1921; доказательство чрезвычайно раннего внимания Якобсона к терминологии тропов) из «антиреалистической» статьи «О художественном реализме», где говорится, что для реалистического письма характерно

Перейти на страницу:

Все книги серии Научное приложение

По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения
По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В коллективной монографии представлены труды участников I Международной конференции по компаративным исследованиям национальных культур «Эдгар По, Шарль Бодлер, Федор Достоевский и проблема национального гения: аналогии, генеалогии, филиации идей» (май 2013 г., факультет свободных искусств и наук СПбГУ). В работах литературоведов из Великобритании, России, США и Франции рассматриваются разнообразные темы и мотивы, объединяющие трех великих писателей разных народов: гений христианства и демоны национализма, огромный город и убогие углы, фланер-мечтатель и подпольный злопыхатель, вещие птицы и бедные люди, психопатии и социопатии и др.

Александра Павловна Уракова , Александра Уракова , Коллектив авторов , Сергей Леонидович Фокин , Сергей Фокин

Литературоведение / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное