По чунским порогам

Сразу же ниже «Дурака» гремела длинная шивера, а в самую середину ее вбегала со звоном, с воркотней такая же заполошная, как и порог, речонка с нежным названием — «Дурочка». Спускаться плавом было рискованно, а провести лодку на бечеве мешала речка.

Неужели же вновь навьючивать багаж на спину?

— Довольно! — сказали мы, переглянувшись. — Довольно нам перед этим порогом шапки ломать!

Сели в лодку и помчались прямо в бурун. Тряхнуло здорово. Дважды мы увертывались от подводных камней, третий обойти не успели — боком ударилась лодка, но соскользнула и только зачерпнула несколько ведер воды. Из буруна мы вырвались. Бросили весла и затянули песню. Нас покачивало и быстро несло вперед. Туда, в серебро уходящего тумана.

Еще километров шесть был слышен отзвук «Дурака», бесспорно, самого сильного из всех пройденных нами порогов.

Ниже «Дурака» на берегу стояли пустые постройки. Теперь работы были все закончены, сплавщики вернулись в свои леспромхозы. То, что мы вчера приняли за плоты, оказалось… действительно плотами, но только разбитыми в пороге и выброшенными на берег.

НА ПРОСТОР РЕЧНОЙ ВОЛНЫ

За «Дураком» река еще раздвинулась вширь, появились острова, течение стало тише. Пустоплесье — страшное по рассказам других, милое по собственным впечатлениям — кончилось. Стало жаль какой-то особенной уютности Чуны. Оно и понятно, на широкой реке чувствуешь себя как в пустой комнате: не на что сесть, некуда повесить пальто, холодно, сыро, пахнет мокрицами. Так и на Тасеевой: на берегах всюду мусор, ил, грязь.

В одну из таких неудачливых ночевок, неподалеку от устья речки Усолки, мы, сидя у костра, кое-как разведенного из сырого плавника, определили «свои координаты»: проплыли примерно восемьсот километров, осталось впереди еще двести — двести пятьдесят. Пройденный путь казался таким, как паучку, спустившемуся на пол с потолка на паутинке, — тонким и бесконечно далеким.

— Одно плохо, — задумчиво говорил Миша, вороша головешки в костре, — большого открытия мы с тобой не сделали.

— Как не сделали?

— А что мы открыли?

— Открыли путь на Чуну. Теперь по нашим следам пусть пойдут другие. Геологов в особенности милости просим. Вот, вверх по этой речке Усолке расположен Троицкий сользавод. Большой завод. Он может обеспечить солью весь Красноярский край и даже поставлять на вывоз за его пределы.

— Так. А дальше?

— Соль каменная, «леденец». Очень мощные пласты. А мне помнится, что соль всегда является спутником нефти. Может быть, здесь вот, под нами, в земле, целое озеро нефти, — и я даже попробовал пальцем провертеть к нему дыру.

Миша недоверчиво покачал головой.

— Не думаю. Край так нуждается в собственной нефти, ее завозят издалека, из Баку, — неужели ее не нашли бы здесь, как ты говоришь, под рукой?

— А вот, может быть, как раз руки-то и не дошли.

— Хорошо. Но, мне кажется, ты ошибаешься и в другом. Соль является спутником не нефти, а каменного угля.

— Ну, нет. Вспомни Баку. Где же там уголь? Солончаки — нефть.

— Да, но здесь не солончаки, а каменная соль! А это огромная разница.

— По-моему, нет. Соль есть всегда соль.

— Бесполезный спор. Все равно мы не геологи. Откуда я знаю, что это, например, за камень? — и Миша наугад поднял с земли черный остроугольный осколок. — Может быть, это какой-нибудь там нефрит, — и ахнул от удивления: — Каменный уголь!

Это было поистине как в сказке. Стоило подумать, пожелать — и вот он, уголь!

С нетерпением мы ждали рассвета. Увы! Обойдя весь берег вдоль и поперек, мы больше не нашли угля ни кусочка. Как клад в Иванову ночь, он ушел под землю. Пусть так. Но все же на Чуне где-то уголь есть. Есть!

Дальнейший путь до устья Тасеевой был ничем не примечателен. Кроме разве того, что течения почти не стало вовсе и нам теперь приходилось грести и грести в силу простой необходимости.

Зато красавица Ангара снова порадовала и заставила встрепенуться. Это была действительно широкая река. Человек на другом берегу казался не больше муравья. И тем не менее здесь вновь почувствовалась та же ласка, теплота, уют, что и на пустоплесье.

Один рыбак на Тасеевой, описывая Ангару, долго искал подходящее слово и, наконец, сказал:

— Особенная эта река — аккуратная.

Вот именно: аккуратная, произнося это слово в смысле — опрятная.

Вода в ней светлая, чистая, с своеобразным бирюзовым оттенком. Острова в сочной зелени, а берега усыпаны крепкой плотной галькой.

От матроса, сплавлявшего «илимку» — огромнейшую, неуклюжую лодку, с острыми, как пики, высоко задранными концами, — мы узнали, что «Стрелковский» порог имеет одиннадцать ворот, но пройти его можно только серединой. Это нас мало обрадовало: что за странный порог, через который нельзя спуститься близ берега? Впрочем, объяснение последовало быстро: берега поднялись с обеих сторон отвесными утесами. Вот она где, обещанная нам еще в Булбунском, «дыра в небо и щетка камней»!

Мы пристали к берегу и узким ущельем полезли вверх осматривать порог.