По чунским порогам

— А если трясина под нами прорвется? — спросил я.

— Она не прорвется, — успокоил Миша. — У меня есть отличная идея.

— Хорошо, — сказал я, — но если мы утонем в этой трясине, отвечать будешь ты.

— Прекрасно, — согласился Миша. — Если ты меня тогда спросишь — отвечу.

Мишина идея заключалась в том, что надо для каждого вырубить по две длинных жерди, и, перебрасывая их последовательно перед собой, пройти, как по мостику. Я дополнил его замысел предложением иметь каждому еще третью жердь — покороче — и нести ее в руках. Прорвется трясина под ногами — на этой жерди можно будет повиснуть, как на спасательном круге. Сказано — сделано. И мы тронулись в путь.

Вначале шли, волоча жерди за собой. Трясина, как резиновая, прогибалась под нами, впереди нас поднимаясь бугром, но держала. Так, «тихо и плавно качаясь», мы добрались почти до середины тальяна. Здесь особенно буйно разрослись хвощи и мясистая болотная трава троелистка, горькая, как хинин, — лекарство «от сорока болезней».

— Бросим жерди, — сказал я. — Они ни к чему.

И тут же почувствовал, как левая нога у меня погружается вниз. Я резко рванулся, перебрасывая всю тяжесть тела на правую ногу и этим рывком продавил трясину и под правой ногой. Теперь я поехал в глубину обеими ногами. Не знаю, чем могло бы все это кончиться, но Миша своевременно успел подтолкнуть мне жердь, и я преспокойно сел на нее верхом.

— Я думаю, тебе так будет удобнее, — сказал Миша. — Как в седле.

— Не очень, — ответил я, выбираясь из вязкой грязи. — Ты забыл к этому седлу привязать стремена.

Больше испытывать счастье мы не решились и пустили в ход свои жерди так, как полагалось.

Остаток тальяна прошли благополучно.

— Смекалка, смекалка на все нужна, — сказал Миша, когда мы оказались на прочной, твердой земле. — Больше головой работать надо.

Я косо посмотрел на него: не видно было, чтобы он работал головой во всей этой затее с черными хариусами.

— Идем на Хойту, — сурово сказал я. — Не буду удивлен, если мы еще окажемся и без лодки.

Но лодка, наша милая, славная лодка, стояла на месте, под защитой кустов. Все в ней было в целости и сохранности, только прогорел мой дождевик. На негр, очевидно, ветром занесло крупный уголь во время пожара. Хорошо, что этим исчерпались все наши потери.

Пока мы скитались по Хойте, вода в Чуне упала, и мы поплыли дальше.

Почти все растущие по берегам деревья стоят с корой, ободранной с той стороны, что обращена к реке. Мы долго ломали головы над этим и только позже догадались, что деревья изрезаны льдом — так высок бывает подъем воды при ледоходе.

Таинственное пустоплесье подходило к концу. Течение здесь очень быстрое и, если торопиться, в день можно проплыть очень много километров. Но нам еще не нужно было спешить: в запасе имелось достаточно времени.

День выдался на редкость ясный, теплый, тихий. Мы задумали добраться до Моктыгны (по карте Гл. Полчеть). Уж очень нам понравилось ночевать на стрелках в речках-притоках. Отлично: с двух сторон вода, а с третьей — горит костер. Ночуешь, будто в ограде. А главное: коли начнет прибывать вода — безопасно, лодку не унесет.

Весь этот день слово «Моктыгна» не сходило у нас с языка, как некогда «Укар». Увы, с таким же результатом. До Моктыгны мы так и не дошли, хотя течение было исключительно сильным и, по расчетам, от места последней ночевки на речке Хичети оставалось не более сорока километров. Ночевали в какой-то трущобе. Несмотря на сетки и дымокур, в эту ночь комары ели нас нещадно.

Зато утро порадовало. Вокруг нас оказались такие малинники, что невозможно себе и представить. Ягод на кустах было, пожалуй, больше, чем листьев.

— Эх, если бы еще не колючки на малиннике, вот это была бы ягода! — восхищался Миша.

— Да, — откликался я, — и если бы, скажем, не этот колодник и камни, а скамейки, и не мошка, а бабочки и стрекозы — так вообще это была бы не тайга, а пейзаж Левитана.

— Почему же именно Левитана? — придрался Миша.

— Что за вопрос? Даю контраст: здесь — суровая, самобытная природа, а там — теплота, лирика в красках.

На эту тему мы спорили вплоть до Моктыгны. Тут, когда река сделала влево крутой поворот и в излучине раскрылось узкое ущелье, изрезанное поперечными распадками, скрытыми в темных зеленях пихтача, а внизу, у подножья утесов, склонившиеся к воде кудрявой каймой протянулись пышные черемухи, — наш спор принял иное направление.

— Швейцария! — в восторге воскликнул Миша.

— Шотландия! — выкрикнул я.

— Слишком тепло для Шотландии!

— Слишком холодно для Швейцарии!

— Шотландия более сурова…

— Швейцария мягче…

Мы пристально посмотрели друг на друга.

— Сибирь! — сказали в один голос и с гордостью повторили: — Сибирь! Наша, родная… И не надо ни с чем ее сравнивать.

«ДУРАК»