Он возвращался через пару недель. Был счастлив снова видеть нас. Счастлив снова очутиться в уютном доме, насладиться покоем. Путник, вернувшийся издалека. Шахтер, поднявшийся из-под земли. Вечный труженик, падающий на кровать после нескольких недель тайной схватки с мирозданием. Я находил его более зрелым. Более сильным. Еще более сильным. Настолько, что все теперь казалось ему пустяком. Он брал на руки Агустина и подбрасывал к потолку как перышко. Мальчик смеялся. Смеялся, чувствуя в руках отца эту сверхчеловеческую силу. Я смотрел на ребенка под потолком и на руки автостопщика, налитые такой энергией, что никакая усталость его не брала.
Мне было интересно, какие препятствия он преодолел в дороге, чтобы стать таким. Он был как исходящий соком апельсин в слишком толстой кожуре. Я чувствовал, что внутри он полон. Полон людей, образов. Многолик. Неприступен.
Нужно было время, чтобы он раскрылся.
Когда он начинал говорить, то говорил тихо. Очень тихо. Как будто этого вновь обретенного домашнего покоя ему мучительно не хватало в пути. И он не хотел его терять больше никогда.
Он играл в саду с Агустином, а мы с Мари смотрели на этого людоеда. На эту мощь. На человека, который хотел всё. У которого было всё.
Вероятно, они с Мари пытались поговорить.
Вероятно, спорили.
Представляю, как автостопщик делает ей такое предложение: почему бы тебе тоже не заняться автостопом?
Так и вижу, как этот сумасшедший старается убедить ее: давай ездить по очереди.
Давай ездить по очереди, я побуду с Агустином.
Наверняка искренне уверенный, что придумал хорошее решение.
Давай по очереди, чтоб ты тоже могла покататься.
Она смотрела на него большими грустными глазами.
На мужа, ломающего их жизнь.
На разрушителя их счастья.
Возможно, ограничиваясь в ответ словами: я люблю тебя.
Я люблю тебя, почему бы тебе просто не остаться здесь, с нами?
Почему ты никак не можешь усидеть десять дней подряд на одном месте?
16
Однажды утром его водителем стал я. Он замешкался, неизвестно что делал дома, ленился, не так торопился в дорогу, как обычно. Он позвонил ко мне в дверь после полудня, с тощей сумкой на плече. Надвигалась зима. Темнело рано. Спросил, не могу ли я его подбросить. Подкинуть до трассы. Я сказал, что сделаю лучше – довезу его до Лансона.
Он стал отказываться.
Это же час езды.
Минут сорок, сказал я, пожав плечами.
Он улыбнулся.
Если у тебя есть время, я не против.
Мы дошли до моей машины. Он сел рядом со мной. Мы выехали из города. Свернули на четырехполосное шоссе. Замелькал пейзаж за окном. Голые поля. Природа, погруженная в зиму. Я прибавил скорость, обогнал грузовик, потом второй. Подумал то же, что наверняка и он: что я впервые оказался водителем, который взял его автостопом.
В двадцать лет мы часто вместе останавливались в Лансоне, нас высаживали в этой гигантской зоне отдыха, откуда мы минуты через две самое большее уезжали дальше в Париж, где учились. Как будто нет ничего проще. Как будто, выехав из Лансона, проглотить восемьсот километров за день легче легкого, детские игрушки.
Лансон – лучший трамплин, о каком только можно мечтать. Место встречи автомобилистов всех мастей. Настоящая пусковая установка, настолько мощная, что уехать оттуда в любую точку – не велика заслуга.
Куда двинешь? – спросил я.
Думаю, в сторону Нормандии.
Куда-то конкретно?
Мне рассказывали про бокажи Орна. Говорят, там красиво. Потом ненадолго к морю. Я никогда не был в Трувиле.
Трувиль, повторил я. Маргерит Дюрас. Пруст. Отель “Рош Нуар”.
Обещаю посетить. Схожу, чтобы доставить тебе удовольствие. Осторожно, радар.
Я взглянул на спидометр – сто тридцать. Сбросил до ста десяти, миновал маленькую темно-серую колонну с черно-желтыми полосками.
Надолго едешь?
Посмотрим.
Я заметил, что он повернулся к окну. Уставился на равнину за отбойником.
Мари надоело, что я все время уезжаю. Она говорит, что со мной что-то не так. Что это не нормально – постоянно вот так рваться свалить из дому. Я спросил, скучает ли она по мне, она ответила нет. Взглянула мне прямо в лицо и сказала правду – что скучает все меньше и меньше. Что ей грустно, но не из-за того, про что я думаю. Не из-за того, что я далеко. Не из-за того, что меня рядом нет. Грустно оттого, что она к этому привыкла. Грустно сознавать, что мои отлучки ей уже почти безразличны.
Он перевел дух, прежде чем продолжить. Я чувствовал, как нелегко ему это дается.