По дорогам

На следующий день пришла открытка, написанная в Зюйтпене, Zuytpeene, что на границе с Бельгией. Последний город по алфавиту, гордо объяснял он. Один тип уже объехал так все, начиная с буквы А. А я наоборот. Начинаю с последней буквы, Z. Тут вокруг полно городов на Z. Зюйдкот, Зюткерк, Зотё, Зуафк, Зюдоск, Зегерскаппель. Чуть ли не все остальные на Корсике. Дзуани, Дзондза, Цилия, Дзильяра, Цикаво, Дзевако, Дзерубия, Залана. Как это понимать? По какой странной случайности города на последнюю букву алфавита находятся еще и в крайних точках страны?

Мари этим вестям не улыбнулась. Посмотрела на меня грустно.

Я больше не могу, Саша.

Я подумал, что, наверно, ей часто приходит в голову: он теперь как мальчишка. Сумасбродный ребенок, и мы издалека наблюдаем за его выходками. С умилением. А порой устало.

Мы с ней сидели у меня. Она снова зашла ко мне, первый раз за долгое время. Лицо у нее было усталое, под глазами круги от бессонницы. Глядя на нее, я невольно вспоминал ту среду перед пляжем. Снова чувствовать ее запах. Ее поцелуи. Ее ласки. Она снова здесь, совсем рядом.

По-моему, мне тоже надо уехать.

Я сказал да.

Мне надо побыть одной. Одной, черт подери. Одной. Я никогда не бываю одна.

Она прижалась ко мне. Я почувствовал запах ее волос. Поцеловал ее в виски.

Я присмотрю за Агустином.

И крепче прижал ее к себе.

Поезжай куда хочешь, я останусь с ним. Переселюсь к тебе. Днем буду работать на кухне, у окна. Вечером забирать его из школы. Вот увидишь, справимся на пять с плюсом.

Ее голова тихо кивала у меня на груди. Я чувствовал нежное давление ее головы, упирающейся мне в грудь. Горячий шар головы говорил да.

26

Назавтра я пошел забирать Агустина из школы. Он заметил меня издалека, пошагал ко мне. Мы вдвоем вернулись домой. Я позволил ему открыть дверь. У него не получалось повернуть ключ в замочной скважине. Мы оба улыбнулись.

Надо же, как хорошо, что я здесь.

Он толкнул плечом деревянную панель, и мы оказались в коридоре.

На ужин сегодня домашние бургеры, объявил я, вставая к плите; чистейшая демагогия.

Бургеры от шефа, подожди, оно того стоит, – и Агустин захлопал в ладоши.

Мы поужинали, посмотрели четверть вестерна, потом половину, потом вестерн целиком.

В десять часов я уложил его и остался один в гостиной. Стал рассматривать стоящие тут диски, без труда угадывая те, что принадлежали скорее автостопщику: фолк и рок 70-х годов, и те, что покупала скорее Мари: барочная музыка, итальянские народные песни, музыка Западной Африки, Леонард Коэн.

Я поставил мотеты Баха. Включил компьютер, открыл последний вордовский файл. Посмотрел, не писала ли мне Мари. Увидел, что нет. Послал ей сообщение:

У нас все в порядке. Домашние бургеры, вестерн. Живем полной жизнью. Целуем.

Следующие десять минут ждал ответа. Ответа не было.

Около полуночи я задумался, где буду спать. Мари ничего не говорила. Я поднялся наверх. Постоял в сомнениях перед спальней с широкой кроватью. Подошел, посмотрел, что лежит на комоде. Романы Джима Харрисона. Книга Сьюзен Зонтаг о фотографии. Роман Антонио Мореско по-итальянски, в карманном издании. Щипчики. Маленький браслет.

Я обошел кровать, взглянуть, что с другой стороны. Нашел поношенные тапки возле тумбочки, заменявшей ночной столик. Выпуск “Матрикюль дез Анж”, посвященный Роберто Боланьо. “Синий путеводитель” по Франции 50-х годов. Исландский детектив.

Покрывало было красивое, из больших кусков темно-синей африканской ткани с тончайшими пурпурными узорами. Ткань эту я видел: автостопщик когда-то мне ее показывал, вернувшись из очередного путешествия по Западной Африке. Значит, это он его сшил. И это он соорудил всю кровать – шире обычной, ножки выточены из обрезков балок разной длины, основание сколочено из досок, добытых на стройках. Все сделано его руками. Грубоватое, тяжеловатое и фантастически благородное.

Я улегся примериться. Вдохнул запах простыней. Подумал, что на этих простынях он, наверно, не спал. Что это простыни Мари и только Мари. Я лежал в кровати и думал о Мари. Думал о кукушках, что проникают в гнезда других птиц и выживают их из дома. Кукушка хренова, сказал я себе со смехом. Долбаная бесстыжая кукушка, разве что не выбрасываю из гнезда чужое потомство, наоборот, охраняю его, забочусь о нем, веду себя с чужими птенцами прямо как мать. Долбаная кукушка, даже не способная жить по-кукушечьи до конца. И я понял, что в кровати Мари спать не буду. Не хочется. Без нее – нет.

Назавтра никаких вестей. И послезавтра тоже.

На третий день я решил ей позвонить. Налетел на автоответчик.

Попытался еще раз через два часа.

Здравствуйте, это автоответчик Мари. Оставьте, пожалуйста, сообщение, спасибо.