Так уж сошлось, что в разгар этой страды все мои домашние уехали на несколько дней в город, и я осталась на даче в одиночестве, чему была даже и рада: не надо было отвлекаться на готовку, обеды и ужины по расписанию. Едой я не заморачивалась – «клевала» на скаку что придётся. В лес уходила надолго – хотелось обойти все заветные места – и домой, в результате, возвращалась перегруженная, неся тяжесть в обеих руках и валясь с ног от усталости. Но грибы долго не хранятся, их надо было сразу переработать: крупные – нанизать на шампуры и расставить сушиться на печку, а шляпки небольших грибочков – отварить, замариновать и закатать в банки. В кровать я падала заполночь и засыпала, едва успев накрыться одеялом.
Один из таких дней выдался сильно ветреным, а к вечеру на Ладоге и вовсе разыгрался шторм. Прибрежный лес метался и выл под шквалами. Тяжёлые беспросветные тучи, только что не с грохотом, катили по небу. Не умолкая, бушевал прибой, перекрывая яростью вой леса, – его было слышно даже у нашего дома, в километре от берега.
Мне, однако, было не до стихии. Потея мелким бисером от пышущей печки, уставленной грибами, от электрической плиты с четырьмя конфорками, работающими на полную мощность, я крутилась как заведенная, собрав в кучку последние силёнки и терпение. Кипящая ведёрная кастрюля извергала к потолку клубы густого грибного пара, пыхтели и стерилизовались над бидоном перевёрнутые банки, а в бурлящем кипятке брякали сложенные рядами крышки. И вдруг(!) – погас свет. От такой неожиданной подлости я на какое-то время безвольно окаменела в наступивших потёмках. Всё. Точка. Плита не горела, брякающие крышки в кастрюле постепенно затихли.
Когда я выбралась на улицу и увидела вдали, за мятущейся листвой, привычные огоньки в соседских домах, стало ясно: не ураган оборвал линию, а наша собственная электропроводка с самодельными «жучками» вместо предохранителей не выдержала многодневного насилия четырёх работающих на полную мощность конфорок. В новом доме, где мы жили первое лето, электрощит ещё не был установлен, и электричество в дом подавалось по кабелю-времянке от нашей старой избёнки, в которой, похоже, и надо было искать источник аварии, – туда я и потащилась.
Под навесом избушки сильно разило горелой пластмассой. Чтобы отключиться от сети, я немедля опустила вниз ухватистую пластмассовую ручку на старомодном чёрном рубильнике, громоздящемся на подпорном столбе навеса. Причина аварии обнаружилась сразу: прогорела и сильно оплавилась розетка, в которую подключался кабель-времянка. Я дёрнула на себя вилку, и она рассыпалась вместе с покорёженной розеткой.
Подступала темень. Ветер, истово рвущий забытое на верёвках бельё, не собирался стихать. Помощи в такое время искать было негде. От безвыходности, не надеясь на успех, я самостоятельно взялась за ремонт. Долго в полутьме, под вой шторма, я лихорадочно и неумело зачищала, скручивала и заново привинчивала провода; верёвочкой, найденной тут же на гвоздике, по-бабьи скрепляла половинки развалившейся вилки (рассмотрела я потом, на свету, что это за верёвочка!). У меня постоянно что-то падало из рук, и я подолгу искала потерянную деталь на мусорном полу. Процесс затягивался…
Когда в результате, измученная, я воткнула вилку в розетку и с замиранием подняла кверху набалдашник рубильника, – окна в доме (какое счастье!) вспыхнули ярким светом. Я ухнула с облегчением…
Вернувшись в дом, подбросила дров в прогоревшую печку и снова обречённо захлопотала вокруг банок и кастрюль.
Глухой ночью, когда последние банки с грибами были закупорены и поставлены в рядок остывать, я вышла на веранду и открыла дверь, чтобы глотнуть перед сном свежего воздуха, – в дом, как из разверзшейся чёрной преисподней, тут же ворвался ветер – шторм продолжал бесноваться! На мгновение показалось, что бушующая тьма поглотила всё живое, но на другом берегу реки вдруг проклюнулся мерцающий огонёк…