По ком звонит колокол

– Ах, ты обиделся. А ты когда-нибудь видел gitana, которая либо только что не родила, либо не собиралась вот-вот родить?

– Ты, например.

– Брось, – сказала Пилар. – Нет человека, которого нельзя было бы обидеть. Что я хотела сказать, так это лишь то, что старость всех по-своему уродует. Тут подробности ни к чему. Но если Inglés так уж хочет научиться распознавать запах смерти, он должен пойти на бойню рано-рано утром.

– Схожу, – сказал Роберт Джордан. – Но я же могу учуять этот запах и когда они просто будут проходить мимо, целовать, наверное, не обязательно? Меня, как и Рафаэля, отпугивают эти волоски.

– Нет, ты поцелуй одну из них, – сказала Пилар. – Обязательно поцелуй, Inglés, ради того, чтобы узнать, а потом, когда этот запах будет стоять у тебя в ноздрях, возвращайся в город и, как увидишь помойку с выброшенными умершими цветами, заройся в них носом и сделай глубокий вдох, чтобы их запах смешался с запахом, который уже стоит у тебя в носоглотке.

– Хорошо, допустим, вдохнул, – сказал Роберт Джордан. – Что это были за цветы?

– Хризантемы.

– Ладно, я вдохнул. Что дальше?

– А дальше, – продолжила Пилар, – важно, чтобы это был дождливый осенний день или хотя бы туманный, на крайний случай – день в самом начале зимы. Вот в такой-то день иди погуляй потом по городу, пройдись по Калье-де-Салуд, когда там выметают мусор из casas de putas[95] и сливают в сточные канавы помои, в сладковатом запахе которых смешаны «напрасный труд любви» с мыльной водой и окурками, а когда этот запах доберется до твоих ноздрей, ступай в Ботанический сад, где по ночам те девицы, которые уже не могут работать в домах, делают свое дело у чугунных ворот, у остроконечных железных заборов и прямо на тротуарах. Там, под деревьями, у железной ограды, они выполняют все, чего пожелает мужчина: от простейших запросов за десять сентимо до великого акта, ради которого все мы появляемся на свет, – за песету. И там, на увядшей клумбе, которую еще не перекопали и не засадили новыми растениями, на ее мягкой земле – гораздо более мягкой, чем тротуар, – ты найдешь брошенный мешок, от которого будет пахнуть сырой землей, мертвыми цветами и всем тем, что делалось на нем ночью. Этот мешок впитает в себя самую суть всего – мертвой земли, омертвелых стеблей с гниющими цветочными головками и смешанный запах рождения и смерти. Оберни голову этим мешком и попробуй дышать сквозь него.

– Нет.

– Да! Ты обернешь голову этим мешком и будешь дышать сквозь него. И тогда, если ты еще не растерял те запахи, что собрал раньше, ты сможешь, глубоко вдохнув, ощутить тот запах приближающейся смерти, какой умеем распознавать мы.

– Хорошо, – сказал Роберт Джордан. – Значит, говоришь, от Кашкина пахло именно так, когда он был здесь?

– Да.

– Что ж, – серьезно произнес Роберт Джордан, – тогда я правильно поступил, когда застрелил его.

– Olé, – сказал цыган, остальные засмеялись.

– Молодец, – похвалил Роберта Джордана Простак. – Теперь она хоть на время угомонится.

– Но, Пилар, – сказал Фернандо, – ты же не думаешь, что такой человек, как дон Роберто, будет заниматься такими мерзостями?

– Не думаю, – согласилась Пилар.

– Это же отвратительно.

– Да, – снова согласилась Пилар.

– Нельзя же ожидать, чтобы он и впрямь делал все эти гнусные вещи?

– Нет, – сказала Пилар. – Иди-ка ты спать, хорошо?

– Но, Пилар…

– Заткнись, слышишь? – с неожиданной злостью крикнула Пилар. – Не строй из себя дурака, и я не буду выглядеть дурой, разговаривая с человеком, который не в состоянии даже понять, о чем идет речь.

– Да, признаю́, я ничего не понял, – не унимался Фернандо.

– Не признавайся и не пытайся понять, – сказала ему Пилар. – Там снег еще идет?

Роберт Джордан прошел к выходу из пещеры, поднял попону и выглянул наружу. Ночь была ясной и холодной, снег кончился. Сквозь стволы сосен он посмотрел на белевшую землю, потом на расчистившееся небо и полной грудью вдохнул острый холодный воздух.

Глухой оставит кучу следов на снегу, если ему удастся ночью украсть лошадей, подумал он.

Опустив попону, он вернулся в дымную пещеру.

– Распогодилось, – сказал он. – Метель закончилась.

Глава двадцатая