По ком звонит колокол

– На Пласа-дель-Кальяо. В номере мы будем проводить много времени. Там широкая кровать с чистыми простынями, и горячая вода в ванной, и два платяных шкафа, в одном я повешу свои вещи, а другой будет – только для тебя. И там высокие и широкие окна, которые можно открыть, а снаружи, на улице, будет весна. Еще я знаю хорошие места, где можно поесть, они работают нелегально, но кухня там отменная, и знаю магазины, где все еще можно купить вино и виски. Мы и с собой наберем еды на тот случай, если проголодаемся, и виски, чтобы я мог выпить, когда захочется, а тебе я куплю мансанильи.

– Мне бы тоже хотелось попробовать виски.

– Ну, ты ведь знаешь: виски очень трудно достать, а ты любишь мансанилью.

– Ладно, оставь свое виски себе, Роберто, – сказала она. – А люблю я больше всего тебя. Тебя с твоим виски, которого тебе для меня жалко. Свинья ты все-таки.

– Дам, дам я тебе его попробовать. Но вообще-то женщине не пристало пить виски.

– Можно подумать, до сих пор со мной происходило только то, что пристало женщине, – сказала Мария. – А что, там, в постели, на мне будет та же самая моя подвенечная сорочка?

– Нет. Я накуплю тебе разных ночных рубашек и еще пижам, может, они тебе больше понравятся.

– Я куплю себе семь подвенечных сорочек, – сказала она. – По одной на каждый день недели. И чистую свадебную рубашку для тебя. Ты свою рубашку-то стираешь когда-нибудь?

– Иногда.

– Я буду стирать, чтобы все у тебя было чистым, и наливать тебе твое виски, и разбавлять его водой, как вы делали тогда, у Сордо. И достану тебе маслин, соленой трески, орешков – закусывать виски, и мы целый месяц проведем в номере и никуда не будем выходить. Если, конечно, внутри у меня все будет в порядке, – добавила она вдруг упавшим голосом.

– Это не важно, – сказал ей Роберт Джордан. – Правда не важно. Может, у тебя там была рана, образовался рубец, и теперь он болит. Такое случается. Но все это проходит. Кроме того, если там действительно что-то серьезное, в Мадриде есть хорошие врачи.

– Но раньше ведь все было хорошо, – жалобно сказала она.

– И это значит, что все опять будет хорошо.

– Тогда давай еще поговорим про Мадрид. – Она просунула ноги между его ног и потерлась головой о его плечо. – Только я, наверное, буду выглядеть там уродиной со своей стриженой головой, ты будешь меня стыдиться.

– Нет. Ты прекрасна. У тебя прекрасное лицо и красивое тело, длинное и легкое, кожа гладкая, цвет у нее – как у старинного золота, всем захочется отнять тебя у меня.

– Qué va, отнять меня у тебя! – сказала она. – Пока я жива, ни один другой мужчина ко мне не прикоснется. Отнять меня у тебя! Qué va!

– Но многие будут пытаться. Увидишь.

– Это они увидят, что я так люблю тебя, что тронуть меня – все равно что сунуть руку в котел с расплавленным свинцом. А ты? Когда увидишь красивых женщин, таких же культурных, как ты? Не станешь меня стыдиться?

– Никогда. Я женюсь на тебе.

– Если захочешь, – сказала она. – Раз у нас теперь больше нет церкви, я думаю, это уже не важно.

– Мне хочется, чтобы мы были женаты.

– Ну, если ты так хочешь… Вот что: если мы когда-нибудь попадем в другую страну, где церковь еще есть, может, там мы сможем пожениться?

– В моей стране церковь по-прежнему существует, – сказал он. – Если для тебя это хоть сколько-то важно, там мы сможем пожениться. Я никогда не был женат. Так что – никаких проблем.

– Я рада, что ты никогда не был женат, – сказала она. – Но я рада и тому, что ты знаешь все то, про что мне рассказал, потому что это значит, что у тебя было много женщин, а Пилар говорит, что только за таких мужчин можно выходить замуж. Но теперь ты больше не будешь бегать за другими женщинами? Потому что это меня убьет.

– Я и раньше никогда особо за женщинами не бегал, – сказал он, и это было правдой. – До тебя я даже не думал, что смогу кого-нибудь так сильно, по-настоящему полюбить.

Она провела пальцами по его щекам, потом сомкнула руки у него на затылке.

– Наверное, ты многих женщин знал.

– Но не любил их.

– Послушай. Пилар мне кое-что сказала…

– И что же она тебе сказала?

– Нет. Лучше я не буду тебе это говорить. Давай опять про Мадрид.

– А что ты собиралась сказать?

– Я не хочу это говорить.

– Если это важно, может быть, лучше все же сказать?

– Думаешь, это может быть важно?

– Да.

– Откуда ты знаешь, если тебе неизвестно, что это?

– Догадываюсь по тому, как ты об этом говоришь.

– Ладно, тогда я не буду от тебя таиться. Пилар сказала мне, что завтра мы все умрем и что ты знаешь это не хуже ее, но что для тебя это совсем не важно. Она это сказала не в осуждение тебе, наоборот, с восхищением.

– Она так сказала? – переспросил Роберт Джордан. Вот сука безмозглая, подумал он, но вслух сказал: – Все это ее цыганские бредни. Такое болтают старухи-торговки на базаре да всякие паникеры, вечно торчащие в кафе. Дерьмо все это собачье. – Он почувствовал, как взмокли его подмышки и пот заструился по бокам. «А, боишься, значит?» – сказал он себе, а вслух произнес: – Она просто суеверная сука, и язык у нее без костей. Давай лучше говорить о Мадриде.