По ком звонит колокол

Роберт Джордан выругался, а Пабло рассмеялся, глядя на него своими мутными глазами.

– Накрылось теперь твое наступление, Inglés, – сказал он. – Входи в пещеру, твои люди сейчас придут.

В пещере Мария возилась с огнем, а Пилар хлопотала у кухонного стола. Едва занимавшийся огонь чадил, но девушка поворошила поленья деревянной палкой, помахала над ними сложенной газетой, из очага пыхнуло, пламя взметнулось вверх, дрова занялись, ярко разгорелись, и дым сквозняком потянуло к отверстию в потолке.

– Этот снег… – сказал Роберт Джордан. – Думаешь, много его нападает?

– Много, – радостно сообщил Пабло и крикнул Пилар: – Тебе тоже не нравится снег, женщина? Ты ж теперь у нас командир, тебе снег ни к чему.

– A mi qué?[52] – через плечо ответила Пилар. – Снег так снег.

– Выпей вина, Inglés, – предложил Пабло. – Я весь день пил – ждал, когда снег пойдет.

– Ну, налей кружку, – сказал Роберт Джордан.

– За снег! – произнес Пабло, цокнув своей кружкой о кружку Роберта Джордана. Тот посмотрел ему прямо в глаза и тоже чокнулся. Ах ты, мутноглазая кровожадная скотина, подумал он. Так бы и высадил тебе все зубы вот этой кружкой. Спокойно, одернул он себя, спокойно.

– Красиво, когда идет снег, – сказал Пабло. – Только вот спать под снегом ты, наверное, не захочешь?

Значит, еще и это тебя гложет, подумал Роберт Джордан. Много же у тебя забот, Пабло.

– Думаешь? – вежливо спросил он.

– Думаю. Больно холодно, – ответил Пабло. – И очень мокро.

Не знаешь ты, почему этот старый мешок на гагачьем пуху стоит шестьдесят пять долларов, подумал Роберт Джордан. Хотел бы я, чтобы у меня было столько долларов, сколько ночей я проспал в нем на снегу.

– Значит, ты рекомендуешь мне спать внутри? – вежливо спросил он.

– Ага.

– Спасибо, – сказал Роберт Джордан, – но я все же лягу снаружи.

– Под снегом?

– Да (черт тебя побери с твоими проклятыми свинячьими глазками и твоей свинячьей рожей, заросшей свинячьей щетиной). Под снегом (под этим сволочным, гиблым, неожиданным, предательским, ублюдочным дерьмом, которое называется снегом).

Он прошел к очагу, в который Мария как раз подложила очередное сосновое полено.

– Красиво, когда идет снег, правда? – сказал он ей.

– Но разве это не плохо для твоей работы? – спросила она. – Тебя это не расстраивает?

– Qué va, – сказал он. – Какой толк расстраиваться? Когда ужин будет готов?

– Кто б сомневался, что ты нагуляешь аппетит, – вставила Пилар. – Хочешь пока кусок сыру?

– Спасибо, – сказал он, и она, сняв с крюка под потолком сетку, в которой лежала большая головка сыра, ножом отрезала с начатого конца и протянула ему большой увесистый ломоть. Он ел его стоя. Если бы сыр так не отдавал козлом, можно было бы сказать, что он вкусный.

– Мария, – кликнул Пабло от стола, за которым сидел.

– Что? – отозвалась девушка.

– Вытри стол почище, Мария, – сказал Пабло и ухмыльнулся, поглядев на Роберта Джордана.

– Ты его вином заляпал, сам и вытирай, – сказала ему Пилар. – Только сначала бороду утри и рубашку, а потом стол.

– Мария, – снова позвал Пабло.

– Не слушай его, пьяный он, – сказала девушке Пилар.

– Мария, – не отставал Пабло. – Снег-то все идет, снег – это красиво.

Не знает он, какой у меня мешок, подумал Роберт Джордан. Не знают старые свинячьи глазки, почему я заплатил ребятам из «Вудз» шестьдесят пять долларов за этот мешок. Скорее бы уже цыган вернулся. Как только он вернется, я пойду за стариком. Пошел бы прямо сейчас, но не уверен, что смогу найти его. Я ведь не знаю, где он устроил свой пост.

– Хочешь в снежки поиграть? – спросил он Пабло. – Можно устроить поединок на снежках.

– Что? – переспросил Пабло. – Что ты там предлагаешь?

– Ничего, – ответил Роберт Джордан. – Ты хорошо укрыл свои седла?

– Да.

– Придется тебе кормить теперь своих лошадей зерном или привязывать их на лугу, чтобы они сами добывали корм из-под снега, – произнес он по-английски.

– Что?

– Ничего, – ответил Роберт Джордан. – Это твоя забота, приятель. Я-то буду уходить отсюда пешком.

– Чего это ты по-английски заговорил? – спросил Пабло.

– Не знаю, – ответил Роберт Джордан. – Иногда, когда очень устаю, я говорю на английском языке. Или когда мне становится особенно противно. Или, скажем, когда что-то сбивает с толку. Когда я бываю обескуражен, мне просто нужно услышать, как он звучит, и я начинаю говорить по-английски. Меня успокаивает звучание английской речи. Советую и тебе когда-нибудь попробовать.

– Что ты там такое говоришь, Inglés? – спросила Пилар. – Похоже, что-то интересное, но я ничего не понимаю.

– Ничего, – ответил ей Роберт Джордан по-английски и перевел: – Это я сказал «ничего» по-английски.

– Тогда говори лучше по-испански, – сказала Пилар. – По-испански – короче и проще.