По ком звонит колокол

– Следи за языком, не называй меня negro. – Агустин подошел и встал напротив Пабло, опустив руки, сжатые в кулаки.

– Другим ты же позволяешь так себя называть, – сказал Пабло.

– Только не тебе.

– Ладно, тогда – blаnco[69]…

– И не так тоже.

– Как же тогда тебя называть, красным, что ли?

– Да. Я красный. Rojo. В честь Республики и красной звезды нашей армии. А зовут меня Агустин.

– Какой патриот! – сказал Пабло. – Ты только посмотри, Inglés, какой образцовый патриот.

Агустин сильно ударил его по губам тыльной стороной левой ладони. Пабло не шелохнулся, не изменил выражения лица. Уголки его губ были испачканы вином. Но Роберт Джордан заметил, как сузились его зрачки – как у кошки на ярком свету, когда они превращаются в тонкие вертикальные щелки.

– И так не получится, – сказал Пабло, поворачиваясь к Пилар. – Не рассчитывай на это, женщина. Я и на такое не клюну.

Агустин снова ударил его. На этот раз кулаком. Роберт Джордан держал пистолет наготове под столом. Он снял его с предохранителя и левой рукой оттолкнул Марию. Она отступила совсем немного, и тогда он снова, на этот раз сильно, ткнул ее в ребра, чтобы отогнать подальше. Она отошла, и, краем глаза увидев, что она, скользнув вдоль стены, встала у очага, он снова перевел взгляд на Пабло.

Тот сидел, вперившись в Агустина непроницаемыми свинячьими глазками, круглая голова была неподвижна. Его зрачки теперь казались еще у́же. Он облизал губы, потом, подняв руку, вытер их тыльной стороной ладони и, взглянув на нее, увидел кровь. Проведя по губам языком, он сплюнул.

– И так не выйдет, – сказал он. – Я не дурак. Не поддамся.

– Cabrо́n, – сказал Агустин.

– Ты бы должен соображать, – сказал Пабло. – Ты ведь знаешь эту женщину.

Агустин опять ударил его, сильно, по губам, но Пабло лишь рассмеялся ему в лицо, оскалив желтые гнилые источенные зубы в кровавой щели рта.

– Зря стараешься, – сказал он, взял кружку и зачерпнул вина из миски. – Ни у кого здесь не хватит cojones убить меня, так что глупо распускать руки.

– Cobarde, – сказал Агустин.

– И оскорблять тоже без толку, – сказал Пабло и, шумно прополоскав рот вином, выплюнул его на пол. – Словами меня не проймешь.

Стоя прямо перед ним и глядя на него сверху вниз, Агустин поносил его, выговаривая слова медленно, четко, со злостью и презрением, размеренно, как будто разбрасывал по полю навоз, вилами подхватывая его с телеги.

– Это тоже не поможет, – сказал Пабло. – Брось, Агустин. И не бей меня больше – руки поранишь.

Агустин отвернулся от него и пошел к выходу.

– Не ходи туда, – сказал Пабло. – Там снег. Оставайся здесь, тут уютней.

– Ты! Ты!.. – произнес Агустин, повернувшись к нему с порога и вложив в это «ты» все свое презрение. – Ты…

– Да, я, – ответил Пабло. – И я буду жить, когда все вы помрете.

Он снова наполнил вином кружку и отсалютовал ею Роберту Джордану.

– За профессора, – сказал он и добавил, повернувшись к Пилар: – За сеньору командиршу. – И потом, обведя кружкой всех присутствовавших: – И за всех вас, мечтатели.

Агустин вернулся и резко, ребром ладони, выбил кружку у него из рук.

– Зря добро перевел, – сказал Пабло. – Глупо.

Агустин грубо выругался в ответ.

– Нет, – сказал Пабло, снова наполняя кружку. – Я ж пьяный, ты что, не видишь? Разве трезвый я столько разговариваю? Но умному человеку иногда нужно напиться, чтобы иметь дело с дураками.

– Пошел ты знаешь куда, трус несчастный, – сказала ему Пилар. – Уж мне ли не знать все про тебя и твою трусость.

– Ну и язык у этой женщины, – сказал Пабло. – Хорошо, пойду. Пойду проведаю лошадей.

– Вот-вот, иди трахайся со своими лошадьми, – сказал Агустин. – Разве для тебя это не привычное дело?

– Нет, – Пабло тряхнул головой. Он снял со стены свой просторный теплый плащ-накидку и, посмотрев на Агустина, сказал: – Эх ты, похабник.

– А что ж ты собираешься делать со своими лошадьми? – спросил Агустин.

– Посмотрю, как они там, – ответил Пабло.

– И трахну их, – продолжил за него Агустин. – Кобылятник паршивый.

– Я их очень люблю, – сказал Пабло. – Они даже сзади выглядят лучше, чем эти люди, и ума у них поболе. А вы веселитесь дальше. – Он ухмыльнулся. – Расскажи им про мост, Inglés. Объясни, кто что должен будет делать в бою. Растолкуй, как вы будете отходить. Куда ты их поведешь после моста, Inglés? Куда ты поведешь своих патриотов? Я весь день думал об этом, пока напивался.

– И что же ты надумал? – спросил Агустин.

– Что я надумал? – сказал Пабло и, не открывая рта, ощупал губы языком изнутри. – Qué te importa[70], что я надумал.

– Говори, – сказал Агустин.

– Я много чего надумал, – сказал Пабло. Он стал натягивать плащ-накидку, круглая голова просунулась через ее отверстие и торчала теперь над грязными желтыми складками ткани. – Много чего.

– Ну и что же? – подстегнул его Агустин. – Что?

– Например, что вы – кучка витающих в облаках мечтателей, – сказал Пабло. – И верховодят вами – женщина, у которой мозги между ног, и чужак, который пришел, чтобы вас погубить.