По наклонной

Все шло своим чередом. Кипы чертежей, документации и связанной с этим утомительной, однообразной и почти бездумной работы, казавшейся Борису случайной, необязательной. Карелин даже для себя не мог сформулировать, какую задачу он решает и какой вклад вносит его труд в то большое и, видимо, важное дело, которым занималась лаборатория. Связь решительно не прослеживалась. Боря терпеливо ждал, когда кончится эта катавасия с бумажками и начнется собственно работа. Ведь должна же она когда-нибудь начаться!

Потом вдруг разразился аврал. Выяснилось, будто что-то куда-то нужно срочно сдавать, а — еще ничего не сделано. Прибежал начальник с выпученными глазами, поднялся крик, стали выяснять отношения. В поисках виновных конструкторы торговались с разработчиками… Заказчик грозил крупными неприятностями. Пахло жареным: горела премия. Началась беготня, запарка, работа по субботам. Варвара-Великомученица не убирала со стола пузырек с валерьянкой, ходила с утра до вечера с поджатыми губами. Карелин был на подхвате.

— Боря, бегите скорей в стандартизацию. Надо завизировать у них схемы. Срочно! Кровь из носу!

И Боря бежал через весь институт в отдел стандартизации, где сидела дюжина женщин всех возрастов, которые никуда не торопились, где пахло духами, пудрой и пылью. Боря улыбался, делал комплименты, рассказывал анекдоты, интересовался здоровьем — и все для того, чтобы схемы эти злополучные не в дальний угол бы сунули, а проверили, и не через месяц, не через неделю, а сегодня же, сейчас. Потом та же история повторялась у технологов — и снова просьбы, анекдоты и обещания.

Одно время это казалось довольно увлекательной игрой — собрать все подписи в фантастически короткий срок и с улыбкой триумфатора принести документы в лабораторию. Но постепенно у Бори стало складываться ощущение, что весь институт работает исключительно по принципу личных одолжений.

Затем вдруг опять воцарилась тишина. Все успокоились, простили друг другу обиды. Снова стали вместе пить чай с пряниками. Дружно ходили курить. Отмечали дни рождения. Выращивали огурцы, чтобы на майские праздники удивить соседние лаборатории салатом. Спорили, как и когда делать искусственное опыление. А там — лето… Дачи, загородные поездки, отпуска… И хроническое нежелание работать, ослабевавшее только к первым холодам. Нет, не у всех. Были такие, которые и в коллективных чаепитиях не участвовали — некогда, и к огурцам относились индифферентно. Ни лета, ни солнца за окном для них будто бы не существовало. Особенно один выделялся, в уголке, у осциллографа, — Хмырь (фамилия у него была Хмырев). Тихонький, серенький, как мышка. Пиджачишко потертый, рубашонка, застиранная до неприличия, стрижка «под польку» — мозг лаборатории, гордость отдела. Двадцать семь лет. Рассказывали, у него трое детей и жена-ведьма. В обед — все к дверям, в столовую, а этот сидит, бутерброд свой развернет из газеты и жует, не отрываясь от осциллографа, запивая чаем из термоса.

В его углу, бывало, толпились несколько толкачей. Хмырь, сидя на краешке стола и торкая ближайшего соседа в плечо тощим пальцем, что-то втолковывал, внушал, доказывал. Боря Карелин на другом конце комнаты прислушивался к их разговорам. Каскад, стабилитрон, обратная связь, защита, опорное напряжение… Каждое слово по отдельности было в общем понятно, но вместе в логическую цепочку не выстраивалось. Но, даже не улавливая сути бесед, Карелин понимал, что именно там, в углу, и идет настоящая работа. И это его странно и неприятно беспокоило.

В коллектив Борис влился естественно, легко, сразу. Даже с Варварой ему удавалось найти общий язык и вызвать в старой деве некое подобие материнских чувств. Никто в лаборатории не мог лучше Бори рассказать анекдот, сочинить стишок к юбилею сотрудника или организовать день здоровья так, чтобы все еще долго вспоминали карелинские шашлыки с дымком. И все бы ничего, если бы не работа, начинавшая Борю изрядно утомляет. Он по-прежнему жил в ожидании большого и интересного дела, для которого, как ему казалось, был создан, и потихоньку начинал заваливать дела маленькие и неинтересные. Варвара, ни в чем не терпевшая непорядка, неукоснительная и методичная, уже не раз указывала ему на ошибки в схемах, небрежности в оформлении документации и т. п.

Как-то Боря позволил себе намекнуть начальнице, что способен вообще-то на более интеллектуальную работу. На что Великомученица, не отрывая головы от своих бумажек, заметила коротко:

— Сначала азы освойте!

Боря в позу: сколько можно осваивать азы, сколько можно заниматься этой бумажной рутиной? Может ли он рассчитывать здесь на самостоятельную, творческую работу или так и будет в мальчиках бегать?

Варвара от неожиданности даже леденец свой заглотнула не рассосав. Очки сняла, на Борю посмотрела, как впервые увидела, и вдруг рассмеялась.