По обе стороны (очерки)

Я объяснила, что это невозможно: общественной работы я никогда не вела, и ни комсомол, ни парторганизация, ни профсоюз ни за что мне характеристику не подпишут. Да я и не стану их просить.

– За вас уже попросили, характеристика подписана.

Опешив, я поинтересовалась, кто был этот благожелатель. Декан назвал имя одного из профессоров, преподавателя литературы Средних веков. С этим человеком я почти никогда не сталкивалась и была уверена, что он даже не подозревал о моем существовании. Для меня так и осталось загадкой, что побудило его воспользоваться своим влиянием, потратить время и силы на то, чтобы выправить эту характеристику, открывавшую доступ к научной карьере в самом престижном университете страны: московском.

На секунду я заколебалась. Соблазн был велик. Остаться в МГУ, три года спокойно писать диссертацию, защититься, получить место на кафедре, через какое-то время защитить докторскую, получить профессуру, и так далее – вплоть до пенсии.

– Спасибо, – услышала я собственный голос словно со стороны, – но я бы предпочла поехать в Грузию.

– Вы сами не понимаете, что говорите! Вы губите себе жизнь – да вы отдаете себе отчет, что, потеряв прописку, вы больше не сможете вернуться в Москву? Кстати, что думают ваши родители? Неужели они не возражают против этого сумасбродства?

– Родители в курсе дела и одобряют мои намерения.

На самом деле мои родители ничего не могли одобрить, поскольку ни о чем не были осведомлены, но в этой ситуации одной неправдой больше или меньше…

– Вот что, пойдите подумайте, и приходите через неделю.

Неделю спустя, придя к декану, я подтвердила свое решение. Тот пожал плечами: «Вы еще пожалеете».

Мне удалось невероятное: получить «свободный» диплом – а с ним и возможность делать, что вздумается, ехать, куда захочется. В Грузию!

* * *

В Тбилиси меня приняли с радостью, к которой примешивалось недоумение. Чукча – Чукчей, а все-таки поступок был неслыханный: москвичка с дипломом МГУ, специалист по скандинавским языкам и литературе, от всего отказалась, все бросила ради изучения их языка, их культуры!

Это обстоятельство открыло передо мной самые разнообразные двери. Грузия – страна маленькая, четыре миллиона жителей, и взаимопроникновение партийной и культурной элит ощущалось там еще больше, чем в Москве. Все друг друга знали, все друг с другом общались, все в той или иной степени находились со всеми в родственной связи. Над грузинами смеялись, говоря, что каждый из них претендует на происхождение из какого-нибудь княжеского рода, и действительно, к вопросам генеалогии здесь относились с крайней серьезностью: кто чей потомок, кто с кем в родстве. Гордились фамилией Багратиони, Чавчавадзе, Церетели – в то время как в советской России Долгорукие и Трубецкие предпочитали о своей родословной не распространяться.

Семейные и клановые узы были чрезвычайно крепкими. В этой сельскохозяйственной и винодельческой стране все горожане имели родственников в деревне, снабжавших их вином, сыром и фруктами в обмен на блага и услуги, для деревенских жителей недоступные: холодильник, стиральная машина, блат для поступления отпрыска в высшее учебное заведение, знакомство с врачом из приличной больницы… Коррупция была чудовищная, продавалось и покупалось все, но в результате все выигрывали, так как иного способа справиться с трудностями советского быта не существовало.

Среди моих знакомых оказались влиятельные люди, знакомые с людьми еще более влиятельными, в результате чего в один прекрасный день, эскортируемая известным профессором и не менее известным кинорежиссером (и по совместительству депутатом Верховного совета ГССР), я переступила порог кабинета министра высшего образования. Нескольких приветственных фраз, произнесенных на ломаном грузинском, оказалось достаточно. Министр, хоть и был аппаратчиком, оставался грузином. Поэтому, выслушав мой лепет и комментарий сопровождающих лиц, он немедленно снял трубку и велел соединить его с ректором тбилисского университета:

– Тут у меня москвичка, которую надо зачислить в аспирантуру на кафедру фольклора: она учит грузинский язык!

Час спустя я уже числилась в аспирантуре.

* * *

Университетское общежитие располагалось в сосновой роще за городом. 62-й автобус со скрипом и скрежетом обеспечивал сообщение в соответствии с одному ему ведомым расписанием. Общежитие состояло из трех облезлых корпусов: мужского, женского и корпуса для иностранцев, в котором после некоторых колебаний – «иностранкой» в точном смысле слова я не являлась, но статус у меня был не совсем обычный – мне был выделен угол.