По обе стороны (очерки)

Впоследствии мне довелось побывать в Гарциемсе еще дважды. Первый раз я сделала это нелегально, сознательно нарушив закон, запрещавший иностранцам перемещаться по территории СССР без специального разрешения. Приехав в Москву повидаться с близкими, я испытала непреодолимое желание вновь увидеть места, с которыми были связаны воспоминания о полном, ничем не омрачаемом блаженстве. Но как туда попасть? Самолет отпадал: ведь мне пришлось бы предъявлять паспорт при покупке билета и при регистрации, оставался поезд, на него билет можно было купить просто так. Для настоящего иностранца и этот способ был рискованным, его могливыдать незнание русского язык или акцент: проводник и попутчики, заметив, что что-то не так, охотно сдавали незадачливого путешественника правоохранительным органам. Меня же по этим приметам никто опознать не мог, и «провал» мне не грозил.

Если не считать давнишних воображаемых «преступлений», за которые приходилось расплачиваться приступами паники, эта поездка явилась моим первым сознательным нарушением советского законодательства. Было, конечно, страшновато. С одной стороны, заподозрить во мне «иностранку», казалось бы, не представлялось возможным, с другой стороны, мы с Ириной обсуждали поездку по телефону (письма шли слишком долго) – а что если он прослушивался? Все знали, что, например, в гостиницах прослушивались все телефоны, с частными же лицами ситуация была менее ясной. Состояли ли под наблюдением иностранцы, жившие на квартирах у родственников? С точностью ответить на этот вопрос никто не мог. В те времена все мы страдали легкой паранойей – и причин для этого хватало. Как бы то ни было, сев вечером на поезд на Белорусском вокзале, я прибыла в Ригу утром следующего дня. Ирина ждала меня на перроне, мы немедленно пересели на электричку, которая через полчаса высадила нас на станции в Гарциемсе, по-прежнему совершенно пустынной. Два дня спустя мы проделали тот же путь в обратном направлении, и она посадила меня на московский поезд.

Спустя несколько лет я прилетела в Ригу самолетом, на этот раз перемещаясь в противоположном направлении, с севера на юг, – воспользовалась поездкой в Финляндию, чтобы на обратном пути, теперь уже вполне легально, слетать в Прибалтику. Город я узнала с трудом. В первую очередь из-за обилия красок там, где раньше господствовала исключительно черно-серая гамма (не зря кинематографисты всех союзных республик облюбовали Ригу для съемки военных фильмов). Европейские фантазии советских курортников воплотились в жизнь. Надо сказать, что туристы из России, число которых изрядно уменьшилось (отчасти из-за введения виз, но и по другим причинам: наконец-то появилась возможность не ограничиваться выбором одного из трех вариантов – Крым, Кавказ, Прибалтика, – а поехать отдохнуть куда душе угодно: в Турцию, на Гоа, на Канары – были бы деньги), отныне испытывали немалые затруднения с ориентировкой на местности: в советские времена все надписи, названия улиц, магазинные вывески и пр., были на двух языках, теперь же остались только латышские. При этом на улице и в транспорте слышалась в основном русская речь. Эксцессы обретенной независимости…

Зато в Гарциемсе все осталось по-прежнему, над этим местом время было не властно. Правда, кое-где вместо скромных дач советских номенклатурщиков появились роскошные виллы местных и приезжих нуворишей, но их было не так уж много. Неказистая палатка теперь могла похвастать набором товаров, по обилию не уступающим средних размеров супермаркету любого европейского населенного пункта, но все остальное – сосны, песчаный пляж, деревянный настил, ведущий к морю, – было как прежде. И словно по мановению волшебной палочки вернулось давно исчезнувшее ощущение заколдованного царства, покоя, дремы, того самого штиля последних советских лет, который предшествовал моему отъезду.

Сказать по правде, все было не так просто. В тот далекий год на даче мы с Ириной оказались не одни. Когда мы вошли в калитку, навстречу нам вышла из дома молодая женщина. «Моя сестра Тамара», – пояснила Ирина. Я бы и сама догадалась, столь велико было сходство. Тем не менее мое удивление было велико: до этого дня я даже не подозревала о существовании сестры.

Тогда я впервые почувствовала, что прикасаюсь к какой-то давней болезненной семейной травме. Расспрашивать подругу мне было неловко, поэтому об обстоятельствах семейной истории я узнала лишь годы спустя. Корни ее уходили в далекое прошлое, в послевоенные годы, когда в конце 40-х развернули охоту на ведьм – под названием «борьба с космополитизмом и низкопоклонничеством перед Западом». Речь шла о крупномасштабной чистке в академической среде, окончательно уничтожившей остатки свободной мысли. Особенно от нее пострадали науки гуманитарные.