По остывшим следам

– Да. Главный порт колонии – Оран. Львов-Левшин завел там на ворованные деньги лечебницу для чахоточных больных. И еще прикупил гостиницу на лучшей улице. А когда узнал о миссии Власова, бросил все и скрылся. Борис Андреевич выкупил у мэрии Орана дипломатический паспорт предателя – он по нему получал патент на лечебницу. А еще через год к Менелику прибыл наш новый разведчик поручик Булатович. И чуть не застал там какого-то русского, неизвестного звания человека. Этот делец втерся в доверие к близкому окружению негуса и поставлял ему винтовки. Леонтьев отлучился в Константинополь, и в его отсутствие неизвестный развил торговлю…

– Винтовки? Негусу? – встрепенулся Алексей Николаевич. – А это не Вязальщиков был?

– Кто знает… Булатович его не видел. Тот, узнав, что едет русский офицер, быстро скрылся.

– А почему, кстати спросить, ты тогда краснел перед Его Величеством за дипломата? – возмутился Алексей Николаевич. – Пусть бы это делал Гирс[42]. Его человек предал, а не твой.

– Операцию готовил я. Мне и краснеть.

– Ты встречался с Львовым-Левшиным перед отъездом?

– Несколько раз.

– Опиши его внешность.

Генерал наморщил лоб:

– Роста твоего, ранняя залысина, глаза голубые. Картавит.

– Это не Вязальщиков, – расстроился коллежский советник. – Черт возьми! Вся твоя история не имеет к моей никакого отношения.

– Ну, что поделать… – виновато развел руками Таубе.

– Разве только ноги растут из авантюры Ашинова. И резчик по горлу застрял в Африке с той поры. Ты занимался «вольными казаками» по своей линии?

– Нет. Покойный государь послал меня в… Короче говоря, в другое место. Я пропал тогда на десять месяцев, помнишь?

– Точно, – вспомнил сыщик. – Может, теперь признаешься, где ты был?

– Торговал изумрудами в Сиаме. А также создал там агентурную сеть.

– Вот почему у Лидии Павловны перстень с таким камнем! – вскричал Лыков. – А я все думал: откуда у тебя, голодранца, подобная ценность?

Виктор Рейнгольдович улыбнулся:

– Да, в целях конспирации приходилось заниматься камнями. Опять же, бюджета мне, как водится в русской разведке, не дали. Только три тысячи фунтов оборотного капитала. Остальное я должен был заработать сам. Крутился, как мог. Знаешь, купец из меня оказался никудышный…

– Вот-вот. Дай тебе лесное имение, ты бы его живо разбазарил. То ли дело я!

Дальше разговор перешел на детей. Ольга, единственный ребенок четы Таубе, готовилась выйти замуж. Родители нервничали: жених им не нравился, но куда деваться? Виктор Рейнгольдович спрашивал у более опытного в таких делах друга совета. Тот, как мог, успокоил. Принцесса Шурочка, когда в первый раз привела в дом своего француза, потом даже расплакалась. Папа с мамой не одобрили! Но постепенно жених все более открывался, притом с хорошей стороны. Выяснилось, что он и образованный, и чуткий, и от Шурочки без ума. Только застенчивый, поэтому сразу всего не разглядеть. Алексей Николаевич советовал обоим родителям проявить терпение. Если они верят любимому чаду, так надо верить до конца. И признать, что если она умна и хорошо воспитана, то кого попало не изберет…

– Позовите жениха к себе в гости. Найдите повод познакомиться с его родителями. Кто они, кстати?

– Отец – сенатор Первого департамента. А мать – урожденная Соймонова.

– Для тебя честь, немец-перец, породниться с хорошей русской фамилией. Сват научит наконец водку пить.

– Водку пить я и без него умею, – не унимался Таубе. – Вот Олюшку жалко. Они ее увезут, понимаешь? Встану я поутру, а Олюшки нет…

– Тогда тебе надо в первую очередь себя переделать, старый пень. Ты что, дочери добра не желаешь? Хочешь, чтобы она век здесь просидела? Чтобы тебе спокойнее было. Эгоисты! Жених им не нравится. Вот в чем дело, оказывается. А ее собственная жизнь? Собственные беды и радости? Семья, супруг, детки? Откуда им взяться, если Ольга должна тебе поутру кофей подавать?

– Это все я понимаю. Но мы же одни останемся. Будто свет в окошке погас…

– А как я сейчас один живу, ты думал? – грустно ответил другу Лыков. – Сыновья в Туркестане, дочь в Париже. У тебя хоть Лидия есть. А детей надо отпускать. Как корабль на воду – пусть сам плывет. Все рифы и мели его. Жалко, понимаю. И страшно за них. Но ты можешь лишь одно: любить и ждать, когда чадо найдет на тебя время. А сам не навязывайся.

После разговора с Таубе Алексей Николаевич поехал к Певческому мосту, в Министерство иностранных дел. Переписку по давнему делу Ашинова ему кое-как, но дали. Помог открытый лист за подписью премьера. Но, изучив бумаги, сыщик понял, что пришел не по адресу. После возвращения «казаков» в Одессу правительство назначило следствие. Вел его полковник Отдельного корпуса жандармов Цукаловский. Вот что надо смотреть! И Лыков отправился на Фонтанку, в родное министерство.

Уже ночью Лыков вместе с Трусевичем явились в Зимний дворец. Столыпин, хмурый и раздраженный, выслушал доклад коллежского советника. Задал несколько вопросов и отпустил. Было видно, что ему сейчас не до святых образов. На жалобу сыщика, что императрица послала в Казань еще одного дознавателя, сказал: ну и что? Лучше будете искать…