По прозванью человеки

Перебои жизненного соло лечатся испытанным плацебо: 28 капель корвалола и дождём сочащееся небо… Памяти незримая петарда россыпью колючих многоточий выстрелит в районе миокарда и отпустит на исходе ночи…

          Сочиненье стихов… Зачем?

          И на кой совершенство слога? —
          недоказанных теорем
          остаётся не так уж много.
          Слишком хожена эта гать
          и протоптаны эти стёжки…
          Унизительно — подбирать
          со столов опустевших крошки.
          Мне б исчезнуть в мельканьe лиц,
          в шевеленьe житейской пены,
          но невидимый миру шприц
          мне стихи загоняет в вены…

Ночью всё так выпукло и чётко делится на дебет и на кредит; только сердце, шалая подлодка, глубиной непознанною бредит… Стая истин, спаянная в узел, ставшая докучливою ношей, острыми рапирами иллюзий тычется в предсердья и подвздошье…

          Сочиненье стихов… К чему?

          Что изменится в мире этом? —
          всё из света уйдёт во тьму,
          чтобы вновь обернуться светом.
          И за краткий житейский миг,
          напоённый мечтой о чуде,
          я не стану скопленьем книг,
          что до дыр зачитают люди…

Ночью так враждуется с собою! И от изголовья до изножья время захудалою арбою тянется по мраку бездорожья. Нет стихов, шрапнельных многоточий; только холод стен да холод пола. Всё, что я хочу от этой ночи —28 капель корвалола…

последнее танго

а небо всё ниже и ниже
          и сердце не держит нагрузки
последнее танго в париже
          последняя сальса в бобруйске
осталась зола от угара
          остались никчёмные споры
телята гоняют макара куда-то в кудыкины горы

исчёркано белое в сажу

          и грустно до боли в затылке
катиться навстречу пейзажу
          на жёсткой плацкартной подстилке
сушить нерастраченный порох
          лелеять размякшее эго
и с теми дружить у которых
          зимой не допросишься снега

мы учим китайский и джаву

          пытаясь приблизить кормило
митяев сменил окуджаву
          а всё остальное как было
и время сомнений и страха
          нам чуждо от мига до мига
как чуждо индейцу навахо
          монголо-татарское иго

не надо слюнявых истерик

          и ядов доверенных тумбам
закрытие старых америк
          оставим циничным колумбам
а сами измерим победы
          своим невеликим аршином
и снова под тёплые пледы
          в привычной компании с джином

напишем фривольные стансы

          глотнем горьковатой микстуры
и к черту амбальные танцы
          в обшарпанном доме культуры
давай избежим послесловий
          станцуем с надеждою в паре
последний фламенко в тамбове
          последнюю румбу в дакаре

Философ