По прозванью человеки

Одиночество — странная штука…

Ты — вовне, где не мир, не война.

Тетивой робингудова лука
в перепонках дрожит тишина;
тишина, наделённая весом,
обделённая даром любви…
Не гулять ли вам Шервудским лесом,
телефон и компьютер с TV?!
Ты — дошедший до истины странник.
И с находкою этой сполна
ты сроднился, как мёртвый «Титаник» —
с барельефом холодного дна.
Время — жалкий нескошенный колос,
перегнивший от влаги и стуж,
просто путь, разделённый на скорость,
просто формула. Физика. Чушь.
Время кончилось. Птица кукушка
замолчала и впала в тоску,
и часов пунктуальная пушка
не пaльнёт непременным «ку-ку»,
и реальность поставлена к стенке
вкупе с вечным «люблю — не люблю»,
вот и память теряет оттенки,
асимптотой склоняясь к нулю.
Неподвижность. Не мука. Не скука.
Может, только начало пути…

Одиночество — странная штука,

идентичная счастью.
Почти.

Из окна второго этажа

Ветрено. Дождливо. Неприкаянно.
Вечер стянут вязкой пеленой.
И играют в Авеля и Каина
холод с календарною весной.
Никого счастливее не делая:
ни дома, ни землю, ни людей,
морось кокаиновая белая
заползает в ноздри площадей.
Небо над землёй в полёте бреющем
проплывает, тучами дрожа…
И глядит поэт на это зрелище
из окна второго этажа.
По вселенным недоступным странствуя,
он воссоздаёт в своём мирке
время, совмещённое пространственно
с шариковой ручкою в руке.
И болят без меры раной колотой
беды, что случились на веку…

Дождь пронзает стены. Входит в комнату.

И кристаллизуется в строку.

Ангедония [1]