По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Цепи дрогнули и, как живая волна, перекатились через дамбу и хлынули вперед. Несколько секунд мы шли по открытому полю при гробовой тишине. Ни одного выстрела, ни крика, только слышался глухой треск переступавших ног, да изредка звякнет у кого-нибудь котелок. Впереди нас, в расстоянии не более как четверть версты раскинулась небольшая деревушка Ленка-Седлецкая. Вдруг из деревни раздалось несколько беспорядочных ружейных выстрелов. На мгновение все замерло. Вероятно, наше появление для австрийцев было совершенно неожиданно. Но вот снова раздались выстрелы… Пули свистели над головами. Послышался пронзительный крик раненого, затем другой, но в ту же минуту все заглушилось ружейной трескотней. Опомнившиеся австрийцы открыли теперь по всей линии бешеный огонь. Пули с неистовым визгом и свистом резали воздух по всем направлениям, то ударяясь в землю у самых ног, то пролетая у самой головы. В ушах до боли звенело от этой сухой, какой-то едкой сплошной трескотни, смешавшейся с пронизывающим, захватывающим дух, коротким, почти мгновенным, страшным свистом пуль, от которого мутился разум и в жилах стыла кровь. Жалким и ничтожным чувствуешь себя в эту минуту смертельной опасности. Молодая, ничем не защищенная грудь открывалась навстречу этой сатанинской силе снарядов и пуль, выдуманной изобретательным человеческим умом. Здесь, перед лицом смерти, на открытом, ровном поле, где каждого можно было расстреливать на выбор, отпадала всякая возможность укрыться от опасности. Перейдя дамбу и очутившись под этим убийственным огнем, вы чувствуете, что оторвались от чего-то земного, сознательного и попали в какую-то страшную, таинственную область, где беспомощна ваша воля и где царствуют уже силы высшего, божественного порядка. Ваш разум застыл. Вы точно стремитесь впитывать в себя впечатления окружающего. Вы смотрите глазами и видите людей, голое поле, деревья, халупки впереди, но все это просто как живая картина, точно вы глядите не своими, а какими-то другими, чужими глазами. Ваше «я», ваше собственное «я», словно отсутствует. Вы быстро переступаете ногами, но вам кажется, что вы не идете, а просто летите по безвоздушному пространству. И только одно вы ясно ощущаете, это то, что какая-то неизвестная, могучая сила толкает вас и, не давая опомниться, гонит вас вперед, вперед…

Мы уже почти подошли к Ленке-Седлецкой, когда к жаркому ружейному огню австрийцев присоединились орудийные залпы австрийской батареи, бившей нам во фланг. Шрапнели с бело-красным дымом рвались низко над нашими цепями. Затакали лениво, точно спросонья пулеметы, но было уже поздно, огонь австрийцев был для нас уже безвреден, так как наша цепь залегла под почти вертикальным косогором у самой деревушки. Огонь австрийцев не прекращался. Пули цокали и щелкали по деревьям, сбивая ветки, изрешетили весь сарай, приютившийся вблизи косогора. Барабанная перепонка готова была лопнуть от резкой и громкой ружейной трескотни, которую не передать словами. Наступила нежелательная для успешного исхода боя заминка. Залегших за косогором солдат не так-то легко было теперь поднять на ноги и бросить в решительную атаку. Здесь на сцене должна была появиться сильная и решительная личность, и такой личностью оказался капитан Шмелев.

В своей желтой кожаной куртке, с нахмуренным, строгим лицом он вдруг появился среди нас, точно грозная туча, не обращая никакого внимания на треск, свист и шум, стоявший вокруг.

– Роты, вперед, вперед! Не робей!.. – раздался его твердый голос, который не могла заглушить даже ружейная трескотня.