Поздно ночью я вернулся в свою халупку. Освещая себе дорогу электрическим фонариком, я прошел через хозяйскую половину, где слышался храп спавших на полу на соломе наших денщиков, и отворил дверь в свою комнату. Прапорщик Муратов уже спал богатырским сном. При моем появлении он приподнял голову, взглянул на меня сонными глазами и, пробормотав: «Ах, это вы!» – снова заснул как убитый. Потушив фонарик, я быстро разделся и, нежась как ребенок, сладко вытянулся в мирной и мягкой хозяйской постели. Как хорошо было в эту минуту! После стольких утомительных дней непрерывных походов и боев, когда, не раздеваясь, приходилось валяться на сырой грязной земле, и вдруг очутиться в настоящей теплой постели! Да, вот это счастье! И просто как-то не верилось, что есть на свете люди, которые каждый вечер «по-настоящему» раздеваются и ложатся спать в «настоящую» постель и вовсе не считают это за счастье. Сладкая истома разлилась по всему моему телу. От блаженства я зажмурил глаза и почти мгновенно заснул. Это было похоже на то, как будто я вдруг провалился в какую-то бездонную, мрачную пропасть, и с того момента мир для меня больше не существовал, скорее я был похож на труп, нежели на спящего человека. Да, это был тот тяжелый, непробудный, мертвецкий сон без всяких сновидений, который может быть только у здорового, но чересчур утомленного человека. Однако что это? Или мне кажется, или на самом деле кто-то хватает меня за грудь?.. Бум-бу-бум, ш-ш-ах-х, тах-х, как будто канонада… разрывы шрапнелей… Наверное, это кошмар, это во сне… Повернулся на другой бок. Но вдруг я ясно услышал голос прапорщика Муратова, который теребил меня за плечо:
– Вставайте, тревога!
Оглушительный треск лопавшихся где-то вблизи шрапнелей окончательно пробудил меня.
– А? Где? Австрийцы? Что такое случилось?.. – спросонья бормотал я, быстро одеваясь.
В следующую минуту я уже оправился от всей этой суматохи. Освежив себе лицо холодной водой, я вышел на двор. Брезжил рассвет. Несмотря на то что был уже конец ноября, ничто в природе еще не указывало на скорое приближение зимы. Небо было довольно ясно, а вся окрестность, особенно вдоль Дунайца, была подернута молочным туманом. В свежем утреннем воздухе после нескольких дней наступившей на фронте тишины, особенно как-то гулко бухали орудия австрийцев; им откуда-то из-за леса отвечала наша батарея очередями по шесть равномерных, выдержанных удара: «Вв-ву, вв-ву, ву, ву, ву…» И с протяжным шумом, мощно и грозно неслись вдоль наши снаряды… Где-то далеко, едва различаемые среди грома орудий, слышались разрывы. Но австрийцы не унимались. Их орудийный огонь становился все интенсивнее. Видно было, что это не простое приветствие «с добрым утром» несколько дней не видавшихся врагов, но нечто более серьезное. С той стороны, где стоял на позиции наш полк, слышалась глухая воркотня ружейной перестрелки. Но вот застучали пулеметы, и закипел настоящий бой. Австрийские шпионы, вероятно, уже успели дать знать своим, что в Пясках стоит наш батальон. Поэтому австрийские батареи не забывали и нас. Шрапнели то и дело с пронизывающим душу шипением носились над халупами Пясок и громко лопались то высоко над землей, то почти над самыми крышами домов, оставляя в воздухе долго не рассеивавшиеся бело-оранжевые облачка дыма. Дистанционные трубки с низкими басовыми нотками, выделяясь своим характерным звуком, летали, как шмели, по разным направлениям и с коротким тупым стуком шлепались о землю или о стены какой-нибудь халупы. А им на разные тона вторил звон выбитых стекол. В тот момент когда я вышел на двор, где-то близко разорвалась шрапнель, и дистанционная трубка с характерным фырканием ударилась о землю и с рикошетом подкатилась к самым моим ногам. Я поднял еще теплую увесистую конусообразную медную головку с высеченными на ней делениями и, повернув ее в руках, бросил в сторону. «Что если бы такой штукой угодило бы в голову? Вдребезги размозжило бы», – подумал я. И не успел я это подумать, как снова бешеный вой и треск разрыва, и пробегавший вблизи какой-то солдатик моей роты упал замертво, обливаясь кровью. Подбежали санитары и фельдшер, но помощь была бесполезна; у несчастного был вырван правый бок, и тут же, в нескольких шагах, валялась на земле окровавленная предательская дистанционная трубка, убившая на месте безвестного героя…