Между полуразвалившимися домишками я едва нашел окоп командира батальона. Это был покрытый балками, с толстым слоем земли довольно просторный блиндаж, вероятно, служивший раньше убежищем тоже какому-нибудь австрийскому капитану. В соседнем маленьком окопчике помещались вестовые и телефонисты капитана Шмелева. Немного согнувшись, я открыл дверь блиндажа и вошел в середину.
– А вот и командир четвертой роты! Ну, теперь, кажется, все птенцы гнезда Петрова! – радушно проговорил капитан Шмелев, здороваясь со мной. – А в полку про вас, батенька, говорили, что вы убиты, значит, не убьют, будете жить…
– Да, зацепила пуля, видите… – ответил я, показывая на свою разорванную рубашку, – но пока еще жив. – Я с чувством подал руку присутствовавшим здесь остальным офицерам: штабс-капитану Ласточкину, прапорщику Ковальскому, начальнику пулеметной команды поручику Тарасову и юному прапорщику Древесникову, который, как мне было известно, числился в 3-й роте. – А где же поручик Морозов? – вопросительно взглянул я на миловидное лицо прапорщика Древесникова.
– Двести тысяч получил! – шутя заметил поручик Тарасов, отличавшийся необыкновенно веселым, жизнерадостным характером.
– То есть как это? Ах, да! – спохватился я, вспомнив, что под этими словами подразумеваются легкораненые, имеющие возможность попасть на время в тыл. – Куда же он ранен?
– В ногу, в мягкие части, – скороговоркой ответил поручик Тарасов. – Вот счастливчик, не правда ли?
– Конечно…
Наше собрание было что-то вроде военного совещания, так как сошлись все командиры рот и начальник пулеметной команды. Но, в сущности, капитану Шмелеву, любившему компанию, хотелось отпраздновать победу Сначала, конечно, была затронута официальная сторона дела. Капитан Шмелев приказал нам распорядиться, чтобы этой ночью были похоронены все убитые, потом, чтобы подсчитать потери и о количестве убитых и раненых донести ему, капитану Шмелеву, нужно было привести в порядок окопы, быть все время начеку, так как враг не дремлет и т. п. Но эти сухие, официальные разговоры продолжались недолго. Вскоре на стоявшем посредине, опрокинутом вверх дном ящике, заменявшем нам стол, появилась бутылка коньяку. Вместо рюмок была одна эмалированная кружка, а на закуску банка консервов с куском сухой колбасы. Капитан Шмелев, как и подобает старому пехотному капитану любил приложиться к рюмочке. Теперь же, после такого славного боя, за который капитан Шмелев надеялся получить золотое оружие (высокая награда), грех было не выпить. Налив себе в кружку добрую порцию коньяку, капитан Шмелев обратился к нам с небольшой, но трогательной речью, а речи он говорить был мастер, по этой части в полку никто с ним не мог сравняться.
– Мои дорогие боевые товарищи! Сегодня наш первый батальон вписал еще одну славную страничку в историю нашего полка. Ленка-Седлецкая после упорного кровопролитного боя взята нашим батальоном. Сердечное спасибо вам всем – моим ближайшим помощникам! Передайте также мою благодарность молодцам-солдатам. Прибывший сегодня новый командир нашего полка также благодарит по телефону наш геройский батальон за это блестящее дело и поздравляет с победой. Пью за здоровье всех участников этого славного боя!
Раздалось дружное «ура!». Кружка пошла по рукам. На месте опустевшей бутылки появилась новая. У всех явилось веселое настроение. Горячие тосты менялись один за другим. Не забыли и убитых в этом бою воинов. Их память почтили вставанием, а поручик Тарасов приятным баритоном спел «Спите, орлы боевые…» Мы стояли, молча опустив головы, вслушиваясь в глубоко трогательные слова этой песни, вот они:
Глубоко западали в душу эти простые и вместе с тем правдивые слова. И как-то особенно трогательно звучали они именно теперь, не на залитой электричеством эстраде под аккомпанемент рояля, а здесь, в сыром окопе, после горячего боя, под звуки ружейных выстрелов и вблизи неубранных еще тысяч убитых…