По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

На этот раз переход был не особенно велик. Миновав Люблин, мы к часам трем пополудни достигли намеченной мною деревушки. В это время наш полк должен был стать в резерв, а на позицию заступить 20-й Галицкий полк. Деревушка точно вымерла. Не было ни одной живой души. Жители, вероятно, бежали со всем своим скотом. Жутью и тишиной кладбища веяло от этого еще недавно жилого места. И как знать, может быть, и на самом деле этой деревушке суждено будет стать нашей могилой… Двери и окна в ней были наглухо заколочены. В хлевах и сараях двери настежь были отворены. Где-то жалобно мяукала оставшаяся без хозяев кошка, и это еще более наводило тоску.

Оставив свою роту у одной из халуп этой деревушки, я разрешил людям немного отдохнуть и напиться воды, так как германская разведка, по моим расчетам, могла показать вблизи не ранее как часа через полтора-два. Пока люди отдыхали, я с прапорщиком Муратовым пошел осмотреть деревушку и посоветоваться, где лучше устроить засаду. Местность нам благоприятствовала в том отношении, что перед нами лежал широкий открытый скат, спускавшийся в нашу сторону. Благодаря этому обстоятельству германская разведка, приближавшаяся к нашей деревушке, выйдет из поля зрения своих передовых частей, и раньше, чем она успеет получить от них помощь, мы должны были ее разбить и захватить, кого удастся, в плен. Мы с прапорщиком Муратовым решили расположиться следующим образом. В центре деревни у дороги, по которой мы отступали, остаюсь я со своей группой. На краю деревни в каком-нибудь сарае слева от меня располагается прапорщик Муратов со своей группой. На правом конце деревни для обеспечения, так сказать, нашего правого фланга мы решили выставить дозор из трех человек. Такова была схема нашего расположения. Перед тем как расходиться нам по местам, я объяснил солдатам цель нашей засады, приказал им не горячиться, не стрелять раньше времени, дабы не обнаружить себя, и вообще слушаться приказаний моих и прапорщика Муратова.

– Смотрите же, будьте молодцами! – закончил я.

– Постараемся, ваше благородие!

И в загорелых, мужественных лицах я уловил выражение интереса к затеянному делу и решимость хорошо его выполнить. Все были проникнуты серьезностью момента. Разошлись по своим местам, и в деревушке, на мгновение оживившейся нашим присутствием, снова водворилась гробовая тишина. Я со своей группой засел в каком-то пустом сарае. Под самой крышей между двумя балками была порядочная щель, которую мои молодцы сразу же обнаружили. Нашлась и лестница, и в минуту был устроен великолепный наблюдательный пункт. Я вскарабкался по лестнице и посмотрел в щель. Все паровое поле впереди со скатом к нам было как на ладони. Я слез вниз и поставил наблюдателя, которому приказал не отрывать глаз от щели. Началось томительное ожидание. Только теперь я с полной ясностью осознал то положение, в котором мы очутились. Я со своей маленькой горсточкой людей почувствовал себя оторванным от всего мира.

Впереди надвигалась грозная вражья сила, далеко сзади были наши… В случае успеха мы, конечно, могли благополучно отступить к своим, но при неудаче нам грозили или верная гибель, или плен. Становилось жутко…

Между тем небо подернулось тучками, и стал накрапывать дождь. Солдаты тихонько перешептывались между собой. Кто лежал прямо на земле и дремал, кто стоял, опершись на руки у стены и молча курил.

Лица солдат были спокойны. Они смело доверяли мне и, как говорится, готовы были идти за мной в огонь и в воду. Двери были наполовину прикрыты, и в сарае было сумрачно. Мы соблюдали полную тишину и скрытность. Никто не смел даже высунуться из сарая. Прошло, таким образом, больше часа в неопределенном напряженном ожидании. Я уже начинал нервничать. Все чаще и чаще я спрашивал у наблюдателя:

– Ну что?

И постоянно получал один и тот же ответ:

– Ничего не видно, ваше благородие.

Особенно действовало на нервы то обстоятельство, что я ничего не знал, да и не мог знать, что делается у меня справа и слева и в тылу.