По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Два солдатика быстро смастерили из ветвей шалашик вблизи окопа моей роты. Вестовой Ермолаев уже успел закипятить котелок, и мы с прапорщиком Муратовым, усевшись прямо на землю у шалаша, принялись пить вприкуску пахнувший дымом чаек, закусывая черным хлебом, который уделил нам, вероятно, из своей порции тот же Ермолаев. В то время как мы пили чай, к нам подошел старший унтер-офицер Городенко и доложил, что пригнали пополнение. В его голосе я тотчас уловил простодушную иронию, он даже улыбнулся себе в усы.

– Пополнение, говоришь? Это хорошо… Ну что, ребята молодцы? Под стать будут нашим?..

Городенко пренебрежительно махнул рукой.

– Одни старики…

– Старики?! Это интересно, надо пойти посмотреть.

– А много?

– Пятьдесят человек.

Около окопа моей роты, окруженное старыми любопытствующими солдатами, стояло пополнение с винтовками в руках и в новом обмундировании.

– Пойдем, Николай Васильевич, посмотрим, каких это стариков нам прислали.

Городенко побежал вперед.

– Ребята, ротный идет!

Мои солдаты отступили дальше.

Новоприбывшие зашевелились и подтянулись. Когда я подошел ближе и взглянул на пополнение, то сердце мое больно сжалось. Действительно, это были почтенные люди в возрасте 42 лет с длинными усами и бородами, в которых пробивалась седина. Вид у них всех был немного сгорбленный и забитый. Смотрели они как затравленные зайцы. «Настоящая серая скотина. Боже мой, неужели Россия так оскудела людьми?» – с грустью подумал я.

– Смирно, равнение направо!

С ними правильнее было бы поздороваться «здорово, отцы», а не «здорово, молодцы», как принято в этих случаях говорить. «Здорово, ребята» тоже не подходило, какие же они ребята?

– Здорово, братцы!

– Здравия желаем, ваше благородие! – невеселыми голосами ответили «отцы».

– Может быть, братцы, вы не туда попали? Вам бы куда-нибудь в обозик, а не на позицию…

Солдаты усмехнулись шутке.

– Начальство пригнало, знать надать привыкать… – отозвался кто-то из пополнения.

Спросил некоторых, из какой они стороны, как велика семья и т. п. Оказалось, народ многосемейный, у иных было шесть-восемь душ детей. Ну и какие с них вояки? Об этом предоставляю судить читателю.

Во всяком случае этот факт говорил сам за себя. По вине нашего правительства армия осталась без снарядов и без пополнения живой силой. Если уж дело дошло до того, что в армию стали вливать совершенно небоеспособный элемент, вроде этих прибывших «отцов», то действительно мы должны были быть на краю гибели. Но мне как-то не верилось, что это уже конец. Россия со своим многомиллионным населением, казалось, являла собой неисчерпаемый источник живой силы, и ошибка наших военных верхов была лишь в том, что они не позаботились своевременно почерпнуть из русского людского океана необходимый контингент молодых солдат с таким расчетом, чтобы по весне 1915 года, когда была поставлена на карту судьба России, пополнение людьми широким потоком безостановочно вливалось бы в ряды нашей армии. В действительности же наши военные верхи оказались в этом отношении близоруки, и в самый критический момент наша доблестная многострадальная армия осталась не только без снарядов, но и без пополнения людьми… Как мог, я ободрил своих новоприбывших солдат и вернулся к своему шалашику а прапорщик Муратов от нечего делать пошел к месту расположения других рот нашего батальона. Около шалашика я остановился и присел на первый попавшийся ближайший пень, наслаждаясь прелестью бодрящего летнего утра. Между стройными соснами желтела песчаная дорога, по которой мы сюда пришли. По дороге мелькнула и быстро двигалась со стороны тыла чья-то фигура; нельзя было разобрать, был ли то офицер или солдат. Фигура внезапно повернула в мою сторону и пошла прямо ко мне. Сосны были в этом месте редки, и я тотчас узнал в фигуре своего товарища по училищу [Степнякова], того самого, который навещал меня, когда я раненый лежал дома и который однажды сменил мою роту под Ленкой-Седлецкой. Он служил в 19-м Костромском полку нашей дивизии. Я быстро вскочил и чуть не бегом пустился к нему навстречу. Я искренно обрадовался товарищу.

Хотя мы были одной дивизии, но разные военные обстоятельства, поход, что ли, или бои, не позволяли нам часто видеться. К тому же, если помнит читатель, Костромской полк зимой 1914 года был взят на Карпаты и вернулся оттуда с жалкими остатками только весной.

Поручик [Степняков] обрадовался не меньше меня. Мы крепко расцеловались.

– Какими судьбами ты ко мне попал?

– Я был на рекогносцировке[44] позиции, слышал, что твой батальон стоит где-то тут в лесу. Дай, думаю, проведаю… Я уже давно не имел о тебе никаких известий. Говорили, что ты где-то чуть не попал в плен… Правда это?

– Да, мы устраивали засаду…

– Ах, вот интересно, ну, расскажи, расскажи, пожалуйста, как это было.